– Это мы еще поглядим, – сказал Турецкий Кузнецову.
После того как с Кузнецовым попил пива его помощник (причем, на взгляд Турецкого, совершенно безрезультатно), Турецкий и сам пригласил его поужинать в ресторане «Пушкинъ» (именно с твердым знаком на конце). Когда-то самого Турецкого в это заведение на Тверском бульваре первый раз привел знакомый фээсбэшник (См. роман Ф. Незнанского «Поражающий агент».). На первом этаже там было кафе, на втором и на антресолях – ресторан. Причем в ресторан можно было подняться не только на своих двоих – имелся там старинный лифт с кружевным литьем. Все, что на настоящий момент Турецкий знал про Кузнецова (со слов того же Мишки Федоренко), – то, что пиво «Хайнекен» он предпочитает «Балтике». Ну и немудрено.
Вообще же Антон Николаевич Кузнецов производил несколько странное впечатление. С одной стороны, он явно старался Турецкому понравиться, с другой – умудрился ни на один четко поставленный вопрос конкретно не ответить. Как кадровый разведчик, он должен был отдавать себе отчет в том, как он в таком случае выглядит.
– Скажите, Антон, что вы думаете об Ольге Ракитской, не правда ли весьма эффектная женщина?
Кузнецов ничего на это не ответил, вытер руки салфеткой.
– Как вы понимаете, я пригласил вас не для того, чтобы обсуждать с вами нюансы вашего романа с ней, – продолжал блефовать Турецкий, – и все-таки некоторые…
– Значит, он принес это дело домой, – пробормотал Кузнецов.
О чем это он? Турецкий, чтобы не выдать своего замешательства, схватил вовремя доставленную чашку кофе.
– Вот уж не думал, что оно сохранилось, – усмехнулся Кузнецов. – Хотя какое это теперь имеет значение… Ну да, в свое время Ракитский распорядился установить за мной наружное наблюдение. Причем слежка велась так нарочито, чтобы я не мог этого не заметить. Но мне казалось, что никаких материалов по этому поводу уже не существует, что он их уничтожил. Выходит, нет?
– А Ольга знала об этой слежке? – игнорируя вопрос, поинтересовался Турецкий. Кажется, он начал понимать, в чем тут дело.
– К счастью, нет.
– Как и когда Ракитский узнал о том, что у его собственной дочери роман с его подчиненным?
– Я не знаю, – сознался Кузнецов. – Оля умоляла меня быть осторожным и никак себя не выдавать. Она почему-то очень не хотела, чтобы отец догадался. Так что для меня самого это было загадкой.
– По чьей инициативе произошел разрыв?
– Вы же сказали, что пригласили меня для других целей, или это не так?
– Я должен установить ваше алиби. Для меня в данном случае оно должно состоять в отсутствии мотива. Допустим, отец запретил своей дочери такой мезальянс, как роман с его подчиненным. Чем не мотив для отвергнутого любовника? В порыве гнева – ну и все такое…
– Издеваетесь?! – прошипел Кузнецов. – Да это же два года назад было!
Ну вот я и выяснил дату, удовлетворенно отметил Турецкий. Два года, а спокойно он говорить о ней до сих пор не может, что бы это значило?
Пока его помощник допрашивал сантехника Василюка, Турецкий изучал заключения экспертов, сверял со своими собственными наблюдениями. По-честному, следов было кот наплакал. Если вообще что и было существенного – сантехник с соседом успешно все это затоптали и залапали.
Ознакомившись с допросом сантехника, Турецкий задумался. Обедать он не стал, потому что для этого было уже достаточно поздно, ограничился очередными двумя чашками кофе. Позвонил домой, поболтал с дочкой, потом позвонил жене на работу, чтобы она сама его не дергала. После этого отключил оба телефона, и рабочий и сотовый, и положил перед собой чистый лист бумаги.
Поскольку Ракитский ко времени разговора «об Исааке» был уже в отставке и был генерал-лейтенантом, значит, он общался с человеком, который не знал обстоятельств его отставки. Значит, это был не коллега, не человек из ДИСа или ФСБ, знающий о его нынешнем статусе пенсионера, а тот, кто, вероятно, принимал за действующего… действующего…
Действующего кого?
Разведчика?
Дипломата?
Или бизнесмена?
Теперь выясняется, что у Ракитского была еще одна ипостась: после выхода в отставку он, по словам дочери, занимался тем, что ловил рыбу, и еще ей казалось, что последнее время отец работал в каком-то банке, несмотря на то что на прямые ее вопросы об этом не отвечал. В его желтом портфеле, как считает Ольга, и хранились документы, связанные как раз с этой деятельностью ее отца.
А подслушанный сантехником разговор… Нет, ну на кой черт бизнесмену называть Ракитского по его воинскому званию?! Дома у Ракитского нашлось тридцать две (!) визитных карточки банковских служащих различного уровня. Среди них были и президенты, и простые клерки, четыре раза повторялся Инкомбанк, три раза – Сбербанк России, дважды – ГУТА-банк. На них Турецкий и возлагал наибольшие надежды, но как оказалось – совершенно напрасно. По роду своей деятельности Ракитский мог иметь дело с кем угодно, а работал он во Внешторгбанке. Выяснил это Мишка Федоренко. А помог ему здесь Илья Скобелев, программист из Инкомбанка, один из тех, чья визитка нашлась дома у Ракитского. Скобелев был уникальный специалист в своем роде и некогда, еще в начале девяностых, привлекался ДИСом для некой сложной, многоэтапной проверки предполагаемых счетов в офшорных зонах. С тех пор Ракитский и Скобелев были знакомы. В феврале текущего года Ракитский позвонил ему и предложил хороший контракт – речь шла о работе сродни той, которую Скобелев выполнял для ДИСа. Они даже не встречались, для двух таких деловых и отвечающих за свое слово людей вполне достаточно было телефонных переговоров. Потом Ракитский звонил программисту еще дважды: уточнить некоторые технические детали – реквизиты проверяемых банков во Франкфурте и в Лондоне. Скобелев пользовался беззвучным определителем номера собственной конструкции и не отказал себе в удовольствии зафиксировать аппарат Ракитского. Все три раза Ракитский звонил с одного телефона. И вот теперь этот телефон был и у Турецкого. Им оказался номер одного из телефонов Внешторгбанка.
Если Ракитский скрывал этот факт буквально ото всех – от недавних своих коллег, от дочери, от соседа-приятеля, – значит, тут могло скрываться нечто немаловажное. И Турецкий решил до поры до времени об этом помалкивать, дабы исключить утечку, таким образом, о работе Ракитского во Внешторгбанке знали только двое: он да Мишка Федоренко.
…Кстати, а почему вообще «разговор об Исааке» имеет какой-то сакральный смысл? Может, это был рядовой разговор, обычный треп, базар, мало ли может накопиться у человека знакомых на седьмом десятке лет? Но ведь речь шла о картинах, «Шишкин-Мишкин»… Связь или не связь? Возможно, косвенное, возможно, опосредованное, но какое-то отношение к происшедшему этот разговор вполне мог иметь. Все-таки картинку какую-то у Ракитского сперли. Ну пусть сантехник запомнил только имя, можно проверить знакомых Ракитского…
А мог, допустим, сам сантехник убить Ракитского, потом выкинуть пистолет? Кстати, куда? После появления оперативников его обыскали и, кроме четвертинки «Пшеничной», ничего в его чемоданчике с инструментами и в одежде не нашли? А в мусоропровод?!