– Сколько было подростков?
– Не помню, человек десять, должно быть.
Н-да, подумал Турецкий, тот еще тип, наверно, был этот Ракитский.
– Кстати, я вот что еще хотел спросить. Ведь наш президент… Как бы это сказать… Он работал в том же ведомстве, что и Валентин Николаевич, причем оба они были в ГДР, верно? Мне почему-то кажется, что они были знакомы… Ракитский вам не рассказывал?
– Были-были, и очень неплохо, представьте.
– Откуда вы об этом знаете?
– Это тот редкий случай, когда Валентин мне сам об этом говорил.
– Когда это было, не припоминаете?
– Думаю, лет пять назад.
Турецкий подумал: ровно, когда ДИС формировался. Значит, президент действительно о нем не забыл. И еще Турецкий подумал: кажется, старик о Левитане напрочь забыл. Спросил на всякий случай:
– Сергей Анисимович, а Ракитский случайно не рассказывал, как стал одним из заместителей директора Департамента иностранной службы?
– Увы, – улыбнулся Андреев. – Равно как и о Левитане не рассказывал. Вы, наверно, не знаете, кто были предки Ракитского по материнской линии, так вот я вас просвещу…
– Таржевские, – Турецкий припомнил фамилию, которую слышал от Ольги Ракитской.
– Однако уже осведомлены, – с удивлением отметил Андреев. – Ну а кто такие были эти самые Таржевские, имеете представление?
– Коллекционеры, – чувствуя себя словно на экзамене, сказал Турецкий.
– Именно, именно! И что из этого следует?
– А что из этого следует?
– Нет, это вы мне скажите.
– Откуда ж мне знать, в самом деле?! Ракитский решил возобновить семейную традицию?
– Ну видите, сами все прекрасно понимаете. Но Валентина интересовала не живопись вообще, а только те художники, которыми занимались его предки. Хотите, проверим в каком-нибудь справочнике?
– А что мы там можем проверить? В Большой советской энциклопедии написано, какие картины были у Ракитского в коллекции? И какая в какой комнате?
– Не язвите раньше времени. Вот, прошу… – Андреев сделал широкий жест в сторону книжных полок, где располагались многочисленные справочники и словари. – Какой способ познания предпочитаете, традиционный или…
– Электронный, – проворчал Турецкий, усаживаясь за компьютер.
Андреев поставил ему CD-диск с «Энциклопедическим словарем Кирилла и Мефодия».
– Посмотрите статью про Таржевских.
Турецкий послушно набрал нужные буквы, но ничего не нашел.
– Еще бы, – удовлетворенно засмеялся гостеприимный хозяин. – Все-таки основная база данных еще с советских источников берется. Ну тогда посмотрите художников.
– Каких? – проворчал Турецкий.
– Вот уж не знаю, каких вы там нашли у него дома? Что, по-вашему или по версии ваших экспертов, представляло определенную художественную ценность?
Турецкий помялся, потом все-таки признался:
– Кандинского.
И тут же отыскал про него довольно объемистую статью:
«Кандинский Василий Васильевич (1866 – 1944), российский живописец и график, один из основоположников и теоретиков абстрактного искусства, автор экспрессивных, динамичных композиций, построенных на сочетании красочных пятен и ломаных линий („Смутное“, 1917). Участвовал в организации общества „Синий всадник“ и Института художественной культуры (Инхука). В 1900 – 1914 и с 1921 г. жил за границей…»
Ну и так далее в том же духе.
Турецкий повернулся к Андрееву:
– Кажется, ничего тут интересного не предвидится, а, профессор?
Тот пожал плечами и хихикнул:
– А я вам ничего и не гарантировал. Просто предложил посмотреть.
– Ну, знаете, – разозлился Турецкий, – мне время дорого.
– Не кипятитесь, посмотрите теперь Левитана.
Турецкий вздохнул и отыскал следующую справку.
«Левитан Исаак Ильич [18 (30) августа 1860, Кибарты, ныне Кибартай (Литва) – 22 июля (4 августа) 1900, Москва], российский художник. Крупнейший мастер русского пейзажа конца XIX в., заложивший в этом жанре принципы символизма и модерна. Сын железнодорожного служащего. В начале 1870-х гг. семья Левитана переехала в Москву. В 1873 – 1885 будущий мастер учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где наибольшее влияние на него оказали В. Д. Поленов и А. К. Саврасов. В своих работах смог раскрыть тончайшие состояния природы… Пленэрная, тонко нюансированная живопись…»
– Ну и это можно пропустить, – сказал Турецкий. – Что дальше посмотреть?
– Нет, вы читайте, читайте.
"Жил преимущественно в Москве. Работал также в Останкине (1880 – 1883), в различных местах Московской и Тверской губерний; в Крыму (1886, 1899), на Волге (1887 – 1890), в Италии, Франции, Швейцарии и Финляндии (1890-е гг.). Преодолел условности классико-романтического пейзажа…
Левитановский «пейзаж настроения» при всей его удивительной натурной достоверности обрел беспрецедентную психологическую насыщенность, выражая жизнь человеческой души, что вглядывается в природу как средоточие неизъяснимых тайн бытия, которые здесь видны, но не выразимы словами.
Уже ранние работы художника…"
– Ну и что с того? – не выдержал Турецкий.
– Может, все-таки наберетесь терпения?
"Полного расцвета искусство Левитана как мастера пейзажа-картины, умеющего превратить простой мотив в архетипический образ России, достигает в «Березовой роще»…
Жизнеутверждающее обаяние красок в полотнах…
Многолетняя (с 1885) дружба Левитана с московскими коллекционерами братьями Таржевскими позволила художнику… Именно благодаря их поддержке им были созданы такие шедевры «волжского периода», как «Вечер. Золотой плес» (1889), «Вечер в Поленове» (1890), а также тематически примыкающая к ним картина «Свежий ветер. Волга» (1891 – 1895) (все – Третьяковская галерея)…
Поэтические реминисценции ненавязчиво, без всякой литературщины, придают многим образам особую одухотворенность…
Последняя, неоконченная картина Левитана («Озеро. Русь», 1900, Русский музей) является – наперекор смертельной болезни – едва ли не самым мажорным произведением художника…"
– Фигня это все, – безапелляционно заявил Турецкий. – Значит, многолетняя дружба с Таржевскими чего-то там ему позволила. Ну понятное дело, Таржевские у Левитана картины покупали, вот это ему и позволяло следующие рисовать, или писать, – кажется, так у художников положено говорить. Но что с того? Какое отношение это все к Ракитскому имеет? Ракитский решил, что раз предки корешили с Левитаном, то и ему надо «Золотой осенью» обзавестись?
– Как назывался пейзаж, который висел в его спальне?