Запомнив номер, Гордеев вышел из гостиницы, отошел подальше и достал свой мобильный телефон. Бюро проката, оказывается, располагалось тут же, рядом с гостиницей, за углом, в небольшой пристройке. И Юрий, не заметив за собой никакой явной слежки, отправился туда.
«Хорошо, что я не проигнорировал совет Розанова о переводе денег», — подумал Гордеев. Гонорар ему и в самом деле перевели через систему Юнистрим очень быстро, если не сказать моментально. Гордеев не хотел признаваться себе в том, что он не верил в оперативность и надежность многочисленных КБ и различных организаций, предлагающих какие-либо действия с денежными средствами. Но с Юнистримом все оказалось на редкость надежно и, главное, своевременно. Ну что бы он делал сейчас, откажись он от перевода? Машина нужна срочно.
Оформить на себя небольшой, но весьма вместительный — это хорошо знал Юрий Петрович — серый «форд-фокус» с притемненными стеклами было делом несложным. Гордеев заплатил за неделю вперед пару сотен баксов, сел за руль и через три минуты уже входил снова в помещение суда.
Странно, но на этот раз Людмила посмотрела на него с ожиданием. Он кивнул и прошел в выделенную ему комнату. Через минуту и она была уже рядом с ним. У порога сразу приложила указательный палец к губам и, подойдя к столу, взяла карандаш из его руки и написала на листке бумаги: «Придумал?» Гордеев кивнул. «Где?» — был следующий вопрос. Он забрал у нее карандаш и коротким движением изобразил на бумаге профиль автомобиля. Людмила улыбнулась, снова взяла карандаш и написала — ниже нарисованного автомобиля: «Тихвинская, 5, первый подъезд, второй этаж, кв. 27. Кода нет. В 22.00». Потом она набросала линиями план, как ехать к ее дому от здания суда, и вопросительно взглянула. Теперь уже он показал ей большой палец. А потом сложил лист бумаги пополам и снова пополам и спрятал к себе в карман — от чужих глаз.
В семь вечера, когда в его кабинет заглянул Самохвалов, Юрий Петрович, погрузившись в бумаги, демонстрировал самую бурную деятельность.
Самохвалов посмотрел с блуждающей на губах улыбкой, потом трубно кашлянул, привлекая внимание к собственной персоне. Гордеев оторвался от дела и, подняв голову, посмотрел вопросительно и строго.
— Вы уж не ночевать ли здесь собрались? — с легкой иронией спросил судья.
— Если бы вы не возражали, я не против.
— Увы, а я — против, закон о труде для всех одинаков, уважаемый господин адвокат. Да и в гостинице спать гораздо удобнее. — Он хмыкнул.
— Но сторожа-то у вас тут, полагаю, имеются? — наивно этак спросил Юрий.
— Сторожа есть, но…
— А вы, Иван Данилович, и в самом деле решили, что я действительно хочу здесь поселиться? Нет! — Гордеев открыто рассмеялся. — До этого я еще не дошел, да и нужды особой не вижу. Но с вашего позволения я бы посидел, полистал дело сегодня еще пару-тройку часиков. Не возражаете? Материалы я, как договорились, запру на ночь в сейф, ключи оставлю на проходной. Ну что, никак не получится?
— Почему же, раз вам так хочется задержаться подольше, я не возражаю…
Самохвалов задумался. У него появилась мысль о том, что, возможно, Гордееву, как когда-то и ему самому, тоже пришла в башку здравая идея разложить Люську прямо здесь, на столе в этом кабинете. А что, неплохой вариант. Эта сучка, естественно помня его, Самохвалова, строгое указание, предложение адвоката поддержит, и они невольно разыграют здесь свой любовный фарс по всем правилам спектакля на радио. Это когда хоть ничего и не видно, а только слышны голоса артистов, но все предельно понятно даже дураку. Неплохо, молодец, Люська, если это она сама сообразила.
«Жучки», с помощью которых все происходящее в кабинете можно было отчетливо слышать, здесь были вмонтированы загодя, задолго до того, как Гордеев явился к судье. Собственно, эта комната обычно предназначалась для совещаний присяжных. А о чем они тут обычно говорили и до чего договаривались, о том судья Самохвалов знал заранее, до оглашения их вердикта. Знал также и кто настроен за, а кто выступает против. Это была та самая крайняя необходимость, о которой ему не раз говорил тот же Васильчиков.
Так что, заходя в кабинет, где корпел над бумагами московский адвокат, Иван Данилович был уже полностью в курсе того разговора, который произошел в этом кабинете между Люськой и этим адвокатом — ну насчет того, кто кого увидел первый и первым же захотел и прочая ахинея.
Пока же все шло по намеченному пути, Люська адвоката определенно охмурила, теперь осталось только ожидать сведений о том месте, где они захотят залечь. Вот туда и подъедут потихоньку ребята Журы, чтобы запечатлеть на пленку их сексуальную возню. А уже утром адвокату можно будет предъявить вещественные доказательства. Либо, на худой конец, если они захотят устроиться здесь, то подойдет запись «прослушки» из этого кабинета. Люська, известно, в минуты пылкой страсти любит обсуждать вслух свои плотские ощущения. И этот вариант тоже может произвести на москвича сильное впечатление, поскольку поставит под сомнение не только его роль в том деле, в которое он сдуру ввязался, но и вообще всю его карьеру. Поэтому почему же не разрешить ему остаться? Да хоть ночуй тут! А страстные Люськины вопли, еще по первому разу помнил судья, произвели на него тогда очень сильное впечатление. И Иван Данилович дал свое «царственное» согласие Гордееву, чтобы тот работал здесь сегодня, да и в любой другой день, столько, сколько душа пожелает. Или позволят обстоятельства. А под тем и другим он понимал совсем не то, о чем, наверное, думал этот ничего не подозревающий адвокат.
Возвращаясь обратно к себе, Иван Данилович снова обратил внимание на старательно корпевшую над какими-то документами Люську. Рабочее время уже кончилось, а она все еще сидела на месте.
— Ты случайно не ночевать тут собралась? — с иронией спросил Самохвалов, утверждаясь мысленно в своих предположениях.
— А если и так, вы будете против? — огрызнулась она.
— Наоборот, я совсем не против. Там, — судья с ухмылкой кивнул в сторону, — еще один передовик производства тоже совсем закопался в бумагах. Просил разрешения задержаться. Тебе этот факт ничего не напоминает?
— А что мне нужно помнить?
— Да, действительно… — сладострастно зевнул судья. — Я не забыл, как ты визжала… Кстати, вот тебе и новый повод. Только ты его уж в зал заседаний не води, это все-таки моя вотчина. — И судья самодовольно засмеялся.
А когда он удалился к себе в кабинет, Люська показала ему вслед неприличный жест, характерный обычно для грубых мужиков.
Людмила сознательно не дала Гордееву номера своего домашнего телефона, потому что уже догадалась, что если он станет ей звонить, то об этом узнают без труда — все говорят, что телефоны в городе прослушиваются запросто, было бы только желание. Она надеялась еще раз перед уходом с работы заглянуть к нему в кабинет и перемигнуться — Людмила видела уже, что он понимал ее, и она хотела сообщить, что встретит его возле своего дома, им будет спокойнее. И родителей не придется тревожить, и свидетелей можно избежать. А в том, что они обязательно будут, она не сомневалась точно так же, как и в подлости проклятого Ваньки Самохвалова, который то губы раскатывает в ее сторону и требует, чтобы она вытворяла с ним черт знает что, то под нужных ему людей подкладывает. Совсем уже, гад, в подстилку превратил. Но теперь Людмила решила ему отомстить. Она будет делать только то, что ей самой захочется.