Последний аргумент, видимо, возымел действие.
— А где это? Куда нужно идти? И сколько все это стоит?
— Эта клиника пока находится на территории закрытого предприятия. Чтобы не было слишком большого наплыва. У них пока возможности ограничены. Они еще на полную катушку не развернулись. Поэтому пока себя не рекламируют.
— А ты все это откуда знаешь?
— Верочка! Знает тот, кто хочет узнать. Я сама туда пойду.
— Правда?
— Да! А то ты у меня красавицей будешь, а я рядом с тобой — старухой? Будем проходить курс вместе!
— Вот это здорово! Тогда я согласна! А где это?
— Это на Дубровке. Там такое предприятие есть закрытое. Пропускная система, все очень строго. Завтра я съезжу туда.
— А позвонить нельзя?
— Нельзя. Нужно съездить. Лично договориться с Литвиновым. Он там как раз по четвергам бывает. Хочешь, поехали вместе? Деньги бери с собой. Может, сразу и заляжем.
— Подожди. Мне нужно Сонечку к маме пристроить.
— Хорошо. Ты ее пристраивай на пару недель. А я завтра туда съезжу, запишусь и внесу аванс. Согласна?
— Да!
— А теперь домой. Тебе нужно выспаться. Я тебя отвезу. Договорились?
— Хорошо! — Вера явно повеселела.
— Девушка! — Алиса подозвала Настю.
Та с явной неохотой оставила компанию, направилась к дамам, стараясь не глядеть на Александра.
— Девушка, а потом ко мне подойдите, пожалуйста, — окликнул ее Саша.
Она кивнула, прошла мимо. Турецкий ощутил знакомый легкий запах, и в сердце опять заныло.
Его отвлекло пиликанье мобильника.
— Але.
— Саня? Ты где? — загудел Грязнов.
— А что?
— У нас здесь печальные новости. Литвинова покончила с собой.
— Ты что? Как?
— Включила газ на всю катушку. Просидела головой в духовке почти весь день.
— Кошмар!
— Это еще не все. Вечером вернулся Литвинов. Как он запаха не почувствовал, не понимаю?
— У него гайморит. Он не чувствует запахов, — произнес Турецкий, все уже поняв. — И что? Взрыв?
— Представь. За что боролся, на то и напоролся, прости меня Господи.
— Живы?
— Оба насмерть.
— Еще жертвы есть?
— Сосед. Тот старичок, что ее ко мне привел. У них кухни вплотную. А больше жертв, слава богу, нет. Крепкие раньше дома строили.
— Черт! Это наша вина! Надо было ее в СИЗО отправить. Была бы жива!
— Тогда уж моя. Я ей правду-матку выложил. Что ж теперь? Может, в этом промысел какой? Со взрыва началось, взрывом кончилось. Тут у нас новости пострашнее есть… Про «Норд-Ост» слышал?
— Нет. А что там?
— Ну ты даешь! Где ты болтаешься? Там что, ни радио, ни телевизора нет?
— Что случилось? — заорал Турецкий.
— Их взяли в заложники. Весь зал. Ты не в курсе? Я как раз туда еду, на Дубровку, в штаб.
— У меня же там… — Голос Александра сел, словно гортань перехватила чья-то рука.
— Что-о? — заорал Грязнов. — Где Ира с Ниной?
— Они там, в зале… — еле вымолвил Саша.
Турецкий не помнил, как бросил на стол мятые купюры, как выскочил на улицу, как мчался к Дубровке, тыкая служебным удостоверением останавливающим его гаишникам. Это был бред какой-то. Приемник в машине был включен, и Саша всю дорогу слышал об угрозах террористов. О том, что среди заложников уже есть убитый.
Это бред! Так не бывает! Он позвонил домой. Там никто не отвечал. Позвонил Ирине на «трубу». Она была отключена.
Это мне наказание! Это мне за то, что я предал их, Иру и Ниночку. Господи! Помоги нам, Господи!
Он не помнил, как провел эти дни. События запечатлелись в мозгу краткими вспышками.
Вот он в штабе, его провел туда Грязнов. Вот он пытается прорваться к зданию ДК, вырывается из чьих-то рук. Его держат, кто-то даже ударил его. Грязнов? Нет, кто-то другой. Мужчина в камуфляжной форме. Он помнит его слова:
— Что ты психуешь, как институтка? Посмотри на улицу! Сколько людей! И у всех там, в зале, жены, мужья, дочери, сыновья! Ты офицер! Возьми себя в руки.
Это было правильно, но сделать это было практически невозможно. Он уже точно знал, что Ира с Ниночкой там, в зале. Ирина скинула сообщение на мобильник Грязнова. Грязнов скрылся в одном из кабинетов. Там шла какая-то радиоигра. А он, муж и отец, болтался по коридорам, как дохлый лютик. Подошел к группе саперов. Слышал обрывки фраз:
— Альфовцы заняли гей-клуб. Но стена уже замурована.
— Какая?
— Та, через которую можно пройти в зал.
— И проходы в зале заминированы.
— Что проходы! Они в центре зала взрывное устройство из двух артснарядов и газового баллона соорудили. Суки!
— А по периметру мины.
— Какие?
— МОН-50. Поражение — пятьдесят метров.
— Ясно. Детонация хоть одной из мин — и центральное взрывное взорвется к чертям собачьим! И все здание рухнет.
Саша опустился на корточки, прижался спиной к холодной стене. Господи! Пощади их, Иришу и Ниночку! И всех, кто там есть! Я никогда, никогда больше глазом не взгляну ни на одну другую женщину! Господи, сохрани мне их! Неужели я больше никогда не увижу их и не поцелую?
Он всхлипнул. Получился какой-то сдавленный вой.
— Ты что, мужик? У тебя кто там? — спросил кто-то из саперов.
— Жена и дочь, — еле вымолвил Саша.
— Эй, встань. На-ка, хлебни!
Ему протянули флягу с коньяком. Он сделал два больших глотка, но не почувствовал ничего, никакого вкуса.
Неожиданно от здания ДК раздалась беспорядочная пальба, звук разрываемых снарядов.
Саша замер.
— Не бойся, мужик, — потрепал его кто-то по плечу. — Это они так, озоруют, кошмарят. Пугают, короче говоря. Пока новых жертв нет. Это точно. Снайперы наши все уже по точкам лежат. Всю их охрану положить можно как не фиг делать. Но нельзя. Неизвестно, что в зале делается. Но новых жертв пока нет, это факт.
Пока жертв нет. Пока… Пока… жертв нет. Пока…
Эти слова отдавались в мозгу, словно капли падали на макушку.
Кто-то, проходя мимо, остановился, взглянул на Турецкого.
— Александр Борисович?
Саша поднял мутный взгляд. Перед ним стоял кто-то знакомый, но кто?