садить ее в купе, Нехорошее не видел и простился, вернувшись к неотложным делам. Но в Питере ее номер телефона не отвечает. Так что на сей счет пока ничего не известно.
Пристальный и изучающий взгляд прокурора подсказал Нехорошеву, что тот сильно сомневается в его объяснениях, а это — плохой признак. Но почему? Игорю Борисовичу ничего не оставалось, как поклясться всеми святыми и даже собственным здоровьем, что сказанное им — абсолютная правда. Его взгляд излучал саму искренность, а на сердце... скребли кошки. Но он подавил в себе вспыхнувшее волнение и на следующий вопрос, почему же она так стремительно сбежала из Москвы, уже спокойно ответил прокурору, что девушка, по ее словам, очень боялась мести со стороны убийц ее друга, а прокуратура не имела возможности обеспечить ее безопасность.
И добавил, в качестве «убойного» уже аргумента, что вот ему не без труда удалось поставить вооруженного охранника у палаты с водителем, который до сих пор не пришел в себя. Так ее несколько дней подержали и сняли по той причине, что на жизнь пациента никто не покушался, да и кому он нужен — беспамятный, а лишних людей, чтоб они просиживали без дела сутками в клинике, у них, то есть у милиции, нет.
— Да-да, к сожалению, это так... — И прокурор огорченно покачал головой. — Ну не будем торопиться с выводами, не будем. И вообще, я думаю, тебе не стоит торопиться... Но девицу эту ты мне все равно отыщи —- кровь из носа!
На том, собственно, разговор и закончился. И Нехорошее подумал, выходя из кабинета прокурора, что Прохор Григорьевич, похоже, и сам махнул рукой на это дело, видя его заведомую бесперспективность. Или же его кто-то из очень влиятельных людей попросту подтолкнул именно к такому решению? Но тогда зачем им Светлана Волкова? К ней-то какие у них вопросы?
Или, значит, ей все-таки известно гораздо больше того, о чем она рассказывала ему ночами, в перерывах между их продолжительными и совершенно сумасшедшими сексуальными истязаниями в Мичуринце, на даче у бывшего его однокашника Вальки Коптелкина, с которым Игорь и встречался-то, может, раз в году, хотя и созванивались. Валька — добрая душа, юрист крупной торговой фирмы, по первому же его звонку предложил «укрытие» в своем летнем домике в Мичуринце, куда сам практически не приезжал из-за вечной гонки и нервотрепки на фирме.
По-другому назвать то, что происходило всю последнюю неделю между ним и Светкой, Игорь и не мог бы. Он и сам был изумлен до крайности, когда вдруг сообразил, что они, оказывается, необычайно подходят друг другу, именно в физиологическом плане.
Она — холеная и необычайно выносливая физически, «атласная кобылица», как называл подобных женщин испанский поэт Гарсия Лорка, влюбленная в самое себя и давно избавившаяся от всяких комплексов и слова «нельзя» в своем лексиконе, — требовала только одного: чтобы он соответствовал ее желаниям и фантазиям. Причем постоянно. Она говорила, что в экстазе полностью отключается от любых болевых ощущений. И очень огорчалась, что ему надо на рассвете отъезжать на службу, оставляя ее в дачном одиночестве.
И он — тщедушный и сутулый, совсем не похожий на кумира своей юности Жан-Поля Бельмондо, невероятно, почти суеверно, стесняющийся броских, ярких женщин, к которым всегда испытывал необъяснимо сладкое влечение. Но при этом вечно неудовлетворенный, ввиду того что у его сухой, как щепка, и такой же колючей жены предметом единственной заботы был не он, тщедушный муж, а собственный салон красоты «Идеал». А теперь он оказался как бы между двух огней. Даже трех — дом, служба и летний домик в Мичуринце, из коих первых два безвозвратно меркли в его глазах, зато третий полыхал факелом и не обещал, а предлагал, дарил невиданное им доселе и прямо-таки невозможное наслаждение.
Последняя неделя была для него просто отчаянной — в самом прямом смысле этого слова. Жена давно привыкла к его поздним возвращениям, частым служебным командировкам, вечным задержкам и перестала обращать внимание на время его возвращения — явился среди ночи, усталый и разбитый, сам за собой ухаживай. Еда — в холодильнике, рюмка — в серванте. Какие проблемы? Многие так живут. Но теперь ему приходилось хотя бы через день заскакивать с безумными от усталости глазами домой, кидать в рот бутерброд, запивая сухую пищу холодным чаем, и терпеть, когда жена уснет, что не заставляло себя долго ждать, после чего он на цыпочках покидал дом, ограничиваясь запиской, что его срочно вызвали, и сломя голову мчался на Киевский вокзал, чтобы успеть на электричку. И проверялся, подобно Штирлицу, буквально на каждом углу: нет ли слежки, «хвоста».
А в Мичуринце его нетерпеливо ожидала Светлана, которая, несмотря на все страхи, которые он не без труда вбил в ее очаровательную, но поразительно легкомысленную голову, так до конца и не понимала, почему она тут скрывается и когда же все это безобразие кончится?! Почему тем же самым она не может заниматься с Игорьком у себя дома, где для этого созданы все условия?! И недовольно морщилась, когда он угрожающим тоном говорил ей, что во второй раз убийцы обычно не промахиваются. Она вздрагивала, хмурилась, будто догадывалась, на кого он намекает, но тайну свою так и не открывала. И даже на его настойчивые требования сказать наконец, кто такой Макс, о котором она однажды обмолвилась, неохотно ответила, что это один приставучий и противный ее ухажер из Питера. Он ревновал ее к каждому светофору, вот поэтому Виктор Нестеров и увез ее в Москву, пообещав, что уж тут ее никто не достанет. Так, значит, это за ней была охота? Светлана молчала, покачивала головой, пожимала плечами, морщась при этом и не говоря ни «да», ни «нет». Тянуть из нее жилы было бесполезно, и Нехорошее решил ждать, тем более что сам процесс ожидания был прямо-таки восхитительным. Хотя и... чреватым в какой-то степени.
И категорическое требование прокурора тоже не сильно его взволновало. Надо отыскать свидетельницу? А он что делает? Ищет... пока. Главное, чтобы какая-нибудь нелепость либо непредвиденная случайность не поломала вялотекущее расследование.
Не боялся он и показного гнева своего шефа. За годы работы с Демидовым Игорь уже узнал эту тайную для посторонних, да и для большинства своих же сотрудников, особенность характера прокурора. Вот он гоняет, ругает следователей, причем по какому-нибудь совершенно ничтожному делу, а потом словно меняет точку зрения и дает указание не торопиться, не рвать поджилки, передать дело другому следователю, у которого и своих-то, нераскрытых, — вагон и приличная тележка, где ж тому еще и новое форсировать?
Нехорошев уже подумывал, что, скорее всего, и это убийство шеф предложит передать кому-нибудь из коллег, а затем и следующему, чтобы уже окончательно утопить расследование, которое и без того катится ни шатко ни валко. '
И тут вдруг — нате вам! Звонок из Генеральной прокуратуры! Поневоле забегаешь! А потом этот неуместный сыщик, к которому явилась — черт же ее, старуху, принес! — Светкина тетка! И пошло-поехало... Подумалось даже, что простыми служебными неприятностями, замечаниями там и прочим, пожалуй, на этот раз не отделаешься. И теперь надежда на одного Демидова, который в курсе всех событий по этому делу. Ну почти всех. И он не захочет сдать, так сказать, своего верного сотрудника.