Собственно, пришел он сюда совсем не чай пить и не получать эстетическое удовольствие от неторопливой беседы на изысканно правильном русском языке с попутной демонстраций застекленных гравюр и фотографий вековой давности. Владимир, в сущности, принес трагическую весть о пропаже Светланы, но сразу сказать не решился, а теперь уже язык как-то не поворачивался. И он счел пока за лучшее промолчать, не разбивать сердце воинственной старушки, а попытаться побольше выведать у нее самой о Светлане. О ее пристрастиях, подругах, друзьях, может быть, даже и любовниках — у людей искусства ведь даже тайные связи чаще всего носят публичный характер.
Для тетки эта тема была не то чтобы интересной, но отчасти знакомой, и она легко назвала Поремскому несколько звучных фамилий, даже вспомнила адреса их, а потом вдруг с подозрительным интересом спросила: зачем это все ему? Ведь, насколько ее информировали из Москвы, со Светланой сейчас все в порядке? Или, может быть, у нее снова появились временные трудности и она нуждается в поддержке видных работников искусства? Ни о каких спонсорах тетушка не знала, а если знала, то не желала распространяться на эту скользкую тему.
Вот тут и пришлось сказать правду. А затем долго разыскивать в многочисленных сумочках с бесконечными кармашками пластинку с капсулками нитроглицерина, которая, естественно, лежала на самом видном месте — у зеркального трюмо.
— Но как же так?! — получила наконец тетушка возможность высказать свое крайнее возмущение нерадивостью московских сыщиков, за которых так деятельно ратовал сам генерал Гоголев.
И это пришлось долго объяснять. В общем, ради приобретения нескольких, вряд ли чем-то сумеющих помочь следствию, адресатов и время потеряно, да и с теткой теперь могли возникнуть новые проблемы. Это она сейчас храбрится, а когда останется одна?..
Поремский, видя, что ничем больше помочь не сможет, неловко раскланялся и покинул эту душную комнату, где его откровенно давило какое-то темное, почти мистическое ощущение назревающей беды, предотвратить которую он был не в силах.
Об этом своем ощущении он и рассказал позже Виктору Петровичу. А тот лишь пожал плечами и заметил, что подобная мистика преследует многих, кого судьба забрасывает в старые петербургские дома, насквозь пропитанные довольно-таки мрачной исторической атмосферой «города трех революций». И тени всякие мерещатся, и призраки преследуют, и вообще.
Наивный вопрос, что значит «вообще», вызвал у него усмешку и фразу, произнесенную наставительным тоном:
— Гоголя читай. Либо Достоевского. У них про все уже давно сказано.
Что возражать, если у генерала такое мнение? Может, по-своему он и прав...
Но так или иначе, а встречи с названными мадам Власьевой лицами он устроил Поремскому в считанные минуты.
Гоголев и сам знал многих деятелей культуры, и те тоже, нередко заочно, были знакомы с главным сыщиком Северной столицы, отдавшим ей лучшие годы своей жизни. Если, конечно, не иметь в виду теперешнюю его службу. У них угоняли автомобили, грабили их квартиры, вынося семейные реликвии, без коих дальнейшее существование просто не мыслилось, очищали карманы в общественном транспорте — да мало ли с какими жалобами на повсеместный бардак являлись в уголовный розыск пострадавшие! И Виктор Петрович был всегда «на посту». Наверное, поэтому руководители Мариинки отнеслись к вопросам молодого «важняка» из Москвы без «питерского снобизма», а постарались дать наиболее точный и в общественном, и в общежитейском плане портрет покинувшей их театр балерины.
И нарисовалась следующая картина.
У театра к талантливой балерине вопросов не было, как сначала и у нее к руководству, и когда она только появилась в труппе после окончания училища, и довольно долгое время потом. Но, к сожалению, «звездная болезнь» — штука в наш век страшно заразительная и опасная. Одно дело, когда у молодой артистки есть действительно все основания считать себя личностью выдающейся. Приходится и понимать, и прощать, и быть снисходительным, идя навстречу тем или иным пожеланиям, но имея в виду, что театр — это большой и сложный творческий коллектив, а не отдельная, пусть даже и очень способная, солистка. И совсем трудно складывается ситуация, когда, к примеру, узкий круг твоих друзей-приятелей, в том числе и спонсор, вкладывающий в создание твоего имиджа определенные средства, часто — немалые, и требующий от тебя соответствующей отдачи, платы по процентам, талдычит с утра до вечера, что ты — гений, а начальство завидует и мешает твоему продвижению к мировой славе. Тут и возникают конфликты, чаще всего личностного характера.
Что имеется в виду под словом «проценты»? Господи, да кто ж этого нынче не знает! Ну вот, все знают, что последние полтора-два года Светлана стала постоянно появляться в компании одного так называемого мецената, за которым тянулся хвост весьма негативной «славы». Проще говоря, было известно, что он связан, если не напрямую, то уж косвенно — без сомнения, с теми «новыми героями нашего времени», о коих телевидение теперь снимает бесконечные сериалы про всякого рода «бригады» и так далее. Естественно, кто платит сегодня большие деньги, тот и заказывает музыку! Причем любую, по собственному вкусу. Бандитам постоянно нужны новые кадры (старые-то живут недолго), значит, необходим и соответствующий имидж, ради которого и тянулись бы к ним молодые люди, по разным причинам лишенные жизненных перспектив. Никаких тайн тут не открывается, и все знают, на кого или на что, а точнее, ради чего они работают. Знал и «меценат», что выглядеть в компании примы-балерины с известным именем в высшей степени престижно — это простейший для него вход и в так называемое светское общество, и в «большой бизнес». Плюс физическое удовлетворение, чего ж неясного?.. Публикации в «светской хронике», постоянный пиар, вездесущие папарацци, будь они неладны, — короче, все способствовало возникновению у действительно талантливой артистки явно завышенных оценок собственной личности.
Хорошо известно, что финансовая сторона дела в театре имеет, к сожалению, в наш коммерческий век тоже едва ли не первостепенное значение. Приходит спонсор, предлагает деньги на новую постановку, но с непременным условием, что заглавную партию будет танцевать, скажем, та же Волкова. Никто и не возражал против ее кандидатуры, напротив, все только рады проявлениям новых аспектов ее таланта. Но — раз, другой, третий; и вот уже диктат превращается в систему, условия ужесточаются: не нравится тот, не нужен этот, с этим танцевать не желаю и прочее, и прочее. Кто ж выдержит? Начались конфликты, спонсор по ходу дела не только отменял свои же решения, но пытался «ставить палки в колеса», доходя до прямого давления и даже угроз.
Все-таки, надо сказать, Светлана была неглупой женщиной, и тем не менее... Почему «была»? Так она ведь больше в Мариинском театре не работает, а как у нее сложится судьба в Москве, сказать трудно — при ее-то характере это вещь непредсказуемая. Словом, однажды что-то у нее со спонсором произошло, и она рассталась с ним, демонстративно заведя себе другого — много старше первого. И тоже, говорят, из тех же... После чего конфликты в труппе участились, как усилилось и ее неадекватное отношение к собственной персоне. И тут взбунтовались ее коллеги, которым надоело делать вид, что ничего в труппе не происходит и им приятно пребывать на вторых ролях лишь по той причине, что кто-то помогает театру в финансовом плане. Все случилось вполне закономерно. С одной стороны, якобы оскорбленное самолюбие, а с другой — абсолютное неприятие коллективом прямо-таки патологического зазнайства балетной примы. Конфликт дошел до предела, и последовал окончательный разрыв. Стало известно, что спонсор Светланы начал переговоры о ее переходе в труппу Большого театра в Москве. Естественно, Волковой были выданы самые лучшие творческие характеристики. В этом вопросе руководство не собиралось лукавить — талант, он и есть талант. Хотя