– Ну да, вы его знаете, конечно, – кивнул Храмов. – Это старый дворник, который когда-то подметал мусор и счищал снег на улице Фигнер.
«Мустафа когда-то был ухажером кухарки Дани, которая у нас служила», – словно бы услышала Ольга мамин голос. Мама тогда объясняла ей, почему сгорбленный татарин так вежливо раскланивается при встречах.
– Когда я проходил мимо подворотни, на улице никого не было, – холодно сказал Поляков. – Никого!
Нет, он не даст себя так легко поймать! Надо быстро думать и быстро соображать, чтобы не позволить Храмову обратиться с каким-нибудь каверзным вопросом к Ольге. Она совершенно растерянна, все, что угодно, может ляпнуть в таком состоянии!
– А он был не на улице, а в своем полуподвале, – пояснил Храмов. – Окна ниже тротуара, форточка всегда открыта. Мустафа стоял около форточки и слышал, как мужской голос произнес: «Ну, теперь ты со мной поговоришь!» Потом начался долгий разговор, которого он не разобрал. Говорили Ольга Дмитриевна и мужчина. Мустафа узнал летчика, который к Ольге Дмитриевне иногда приходит. Зовут его Николай, фамилия Монахин. «Кавалер! – сказал мне Мустафа. – А она ему от ворот поворот! Все соседи переживали. Хороший был бы жених! Вот и в тот вечер они ссорились!» В то время, пока Ольга Дмитриевна и ее «кавалер» ссорились, рассказывал дальше дворник, «майор, которого убили»… это вы, Егор Егорович, – уточнил Храмов, – неподвижно стоял у подвального окошка. Мустафа отчетливо видел начищенные сапоги.
«Егор? – подумала Ольга изумленно. – Его зовут Егор?! Ему не идет это имя. Никакой он не Егор. Вот Георгий было бы гораздо лучше…»
Она думала только об этом и почти не слышала Храмова, который продолжал:
– Потом летчик убежал, а майор вошел в подворотню и сказал сердито: «Вы забыли свой портфель!» И начался новый разговор, которого Мустафа не слышал, но Ольга Дмитриевна и майор, по его словам, иногда начинали друг на друга кричать, а иногда почти шептались или вовсе молчали.
«И хорошо, что он ничего не слышал, – холодно усмехнулся Поляков. – А то мог бы услышать, как я рассказывал Ольге о судьбе ее матери. Вот порадовался бы Храмов! А может, огорчился бы. Не могу сказать. Я его не понимаю!»
– Криком разговор и закончился, – продолжал Храмов. – Ольга Дмитриевна убежала, Мустафа слышал, как стучали ее каблучки. И тогда в подворотню вошел еще один человек…
– Кто? – хором спросили Поляков и Ольга.
– Мустафа его не видел, тот стоял сбоку от окна, Мустафа видел только его тень. Итак, он вошел в подворотню, раздался выстрел, и человек убежал.
– А Мустафе все это не приснилось? – хмыкнул Поляков. – Какой-то роман, честное слово…
– Мустафе это не могло присниться, поскольку романов он не читает, – сухо проговорил Храмов. – Он вообще безграмотен.
– Понятно, – сказал Поляков, лишь бы что-нибудь сказать, и покосился на Ольгу.
Она сидела на своем стуле, как будто была к нему прикована по рукам и ногам: без движения. Почти не дыша. Бледная и молчаливая.
– Конечно, первое, что приходит на ум, – продолжал Храмов, – это что к подворотне вернулся летчик, Николай Монахин. Судя по всему, он был очень недоволен исходом вашего с ним, Ольга Дмитриевна, разговора и решил что-то поправить. А тут – другой мужчина. Ну и он решил избавиться от соперника.
– Он не соперник товарищу майору, – казенным голосом возразила Ольга, и Поляков с Храмовым надолго задумались над смыслом ее фразы.
– Да и подозревать Монахина мы не можем, – после заминки произнес наконец Храмов. – Понимаете, как только он вышел на площадь Минина, с ним заговорила женщина… вы уж извините, Ольга Дмитриевна… особа веселого поведения, довольно известная в определенных кругах. К сожалению, милиция о ней знает, но смотрит на такие дела сквозь пальцы, учитывая особенности мужской природы, а может быть, получая немалую мзду. Монахин, видимо, был в таком расстройстве чувств, что отправился к ней и пробыл часа два, не меньше. Соседи той особы, возмущенные родом ее деятельности, за ней следят. Они видели, во сколько летчик пришел, во сколько ушел. Монахин никак не мог стрелять в майора Полякова!
– Слава богу! – сказала Ольга. – Ой, ну слава богу!
Видно было, что измена «кавалера» ее нисколько не огорчила. Даже наоборот!
Поляков обнаружил, что и он рад. Просто счастлив! Особенно теперь, когда Ольга сказала, что Монахин товарищу майору не соперник…
И он улыбнулся Храмову.
Но Храмов не улыбнулся в ответ.
– Приятно наблюдать проявление такого человеколюбия, – сказал он сухо. – Но это как раз осложняет дело. Попытайтесь вспомнить, не было ли между вами с товарищем майором сказано чего-то такого… личного, что могло бы заставить того человека выстрелить в майора.
– Еще один ревнивец, что ли? – снисходительно пробормотал Поляков.
– Может быть, – пробормотал Храмов.
Ольга покачала головой:
– Нет. Этого совершенно не может быть. Во-первых, Николай был мой единственный, так сказать, поклонник, хотя я уже два года назад ему отказала. А во-вторых, мы ни о чем таком, личном, с товарищем майором не говорили.
– А о чем вы говорили? – резко спросил Храмов. – О чем?! Что было между вами сказано такого, после чего тому человеку понадобилось в майора стрелять?
Ольга пожала плечами. Поляков тоже – но в меру своих сил, одним правым плечом.
– Послушайте, товарищ подполковник, – сказал он примирительно, – отчего бы нам не остановиться на такой версии: случайный хулиган, который заметил меня, пока я гулял, решил завладеть моим оружием или просто расправиться с майором НКВД? Сами знаете, как много гнилой пены всплыло на поверхность во время войны!
– Знаю, – кивнул Храмов. – Что ж, версия как версия, не хуже и не лучше других. Осталось выяснить два вопроса: почему вы гуляли именно в том направлении, где живет Ольга Дмитриевна, это раз, и о чем вы разговаривали, это два.
– Опять! – хмыкнул Поляков. – Опять о том же! Я поднял портфель, который уронила…
– Хватит! – прошипел Храмов, и бешенство сверкнуло в его глазах. – Хватит морочить мне голову! Вы что, не понимаете, Поляков, что у меня есть все основания беседовать с вами и Аксаковой в другом месте и совершенно в другой тональности?
– Даже так… – пробормотал Поляков.