Беда – один из них вскоре умер. Варвара Савельевна привела заместителя начальника госпиталя, Светлану Федоровну Стахееву, разместившуюся в соседней хате и носившую на перевязи раненую руку, и показала ей своего несчастного подопечного, а заодно и второго, оставшегося в живых. Звали его Петр Славин, и он очень беспокоился о своих документах, надеялся, что Светлана Федоровна скажет, где его солдатская книжка. А что она могла сказать? Ничего, кроме того, что все документы, и не только его, сгорели вместе с каютой майора Метелицы. В каюту при обстреле попал снаряд, а тушить огонь было некогда. Невозможно было этим заниматься, когда и так все вокруг пылало и пули свистели со всех сторон.
– Значит, моя санитарная книжка тоже сгорела, – с тоской проговорила Ольга, когда Светлана Федоровна зашла к ней и рассказала о разговоре с раненым. – Значит, я теперь тоже без документов.
– Все мы без документов, – невесело кивнула Светлана Федоровна. – Все как один, кто с нашего СТС спасся. Да ничего, не горюй. Вместе будем восстанавливать наши бумаги.
Ольга отвела глаза. Какой кошмар ей предстоит… Опять идти в военкомат, возиться с характеристиками, хлопотать… Опять заполнять анкеты и отвечать на вопросы об отце и маме. И писать: «Александра Константиновна Аксакова находится в заключении, осуждена по 58-й статье…»
– Скажи спасибо, что жива, дурочка, – сердито пробормотала Варвара Савельевна, глядя на ее унылое лицо. – Вот была бы радость твоей маме, кабы ей бумаги твои пришли вместо тебя, а тебя взяла бы та же волжская волна, что других приняла… Или еще раньше снарядом бы тебя в клочья разорвало… Небось похлопочешь о документах, велика ли беда! Зато мамочка твоя тебя расцелует накрепко.
И тут же, увидев, как у Ольги задрожало лицо, насторожилась:
– Жива она, твоя мама? Или нет?
– Думаю, что жива, – со вздохом проговорила Ольга. – Я… я не знаю.
– Как так? – удивилась Варвара Савельевна, но тотчас же покивала понимающе: – А, ну ясно. Вот, значит, как оно сложилось… И за что ее?
Ольга дернула плечом – как рассказать? И решила ответить уклончиво:
– Ну, за что всех, за то и ее.
– Ясно, – повторила Варвара Савельевна понимающе. – Ни за что, значит.
– Выходит, так, – согласилась Ольга, поглядывая на нее исподлобья.
К Варваре Савельевне она относилась как-то… странно. Двойственно, проще сказать. Одновременно испытывала к ней полное доверие – и в то же время чувствовала глубоко спрятанную враждебность. Похоже было, что и хозяйка относилась к гостье совершенно так же. На самоотверженную заботливость Варвары Савельевны пожаловаться было невозможно, а все же… нет, не объяснить, почему Ольге казалось, будто Варвара Савельевна расспрашивает о судьбе Ольгиной матери с оттенком некоего злорадства.
Глупости, конечно.
– А отец у тебя жив?
– Нет, он еще в Гражданскую погиб, – ответила Ольга так, как отвечала всем и всегда, не вдаваясь в детали, на чьей стороне сражался тогда Дмитрий Аксаков. От нее самой правду долго скрывали, но потом тетя Люба проговорилась, что он был, конечно, в рядах белых. То ли погиб, то ли бежал за границу – бог его ведает. Однако Ольга продолжала всем говорить, будто отец погиб. Вот еще, не хватало страдать за грехи человека, которого ты видела только совсем маленькой и даже не помнишь!
– А ты на кого похожа, на отца или на маму? – внезапно спросила Варвара Савельевна, вглядываясь в ее лицо.
– Говорят, на отца, – сказала Ольга. – Только глаза неизвестно в кого карие.
– Да, глаза у тебя и впрямь ни в мать, ни в отца, – согласилась Варвара Савельевна.
– Откуда вы знаете? – насторожилась Ольга.
– Так ведь ты сама сказала, что глаза неизвестно в кого, – пожала та плечами как ни в чем не бывало, но твердые губы чуть дрогнули в улыбке, и Ольга подумала, что хозяйка слишком хитра для нее и хорошо бы поскорей окрепнуть и отправиться домой.
Но все-таки как же она теперь… без документов?!
И вот произошло чудо. Мазуровские мальчишки, отличные пловцы, добрались до наполовину затонувшего парохода (он осел кормой на мелководье, а носовая часть торчала над водой) и пробрались по каютам. И в одной из них – конечно, это была каюта Серафимы Серафимовны! – нашли штук двадцать полуобгорелых, полуразмокших в воде солдатских и санитарных книжек. От некоторых остались вообще одни клочья, другие выглядели вполне прилично. И среди них были документы Ольги Аксаковой!
Она чуть не заплакала от радости, схватив несколько сшитых под бумажной обложкой желтых листков величиной в четверть школьной тетрадки. Паспорт остался в госпитале, она могла вернуть его только в обмен на эту книжку. Нет, ну правда, как бы Ольга восстановила ее? Новый военный билет солдату получить куда легче, чем документ вольнонаемному сотруднику!
Теперь на нее и других немногочисленных счастливчиков все смотрели с завистью.
Спасенные пассажиры и матросы «Александра Бородина» слегка оправились и стали искать способы покинуть Мазуровку. Светлана Федоровна добралась до железнодорожной станции и дозвонилась до Энска и Саратова. Из Энска было получено предписание отправить раненых в Камышин, а мобилизованному персоналу сопровождать их. Оставшимся в живых членам команды «Александра Бородина» надлежало вернуться в Энск. Светлана Федоровна сообщила, что почти ни у кого нет документов. Ей ответили, что на станции есть отделение милиции, где всем выпишут временные справки, удостоверяющие личность. В Камышине и Энске с этими справками нужно будет явиться в военкомат.
Светлана Федоровна только головой покачала, однако и ей, и всем другим ее товарищам по несчастью ничего не оставалось делать, как только приготовиться к военно-бюрократическим мытарствам.
Из Камышина обещали прислать узкоколейный состав для погрузки раненых. Разумней было бы перевезти их рекой, однако плавсредств сейчас свободных не было, кроме того, над Волгой беспрестанно шныряли «Юнкерсы» и «мессеры», которые бомбили и обстреливали все подряд. Сушей выходило спокойней… Назначено было время, к которому всех надлежало перевезти на станцию и ждать отправления. Ждать предстояло еще три дня, а люди между тем продолжали умирать, лишенные медикаментов, нуждающиеся в срочных операциях. Многие просто не смогли пережить потрясения, которое испытали, когда спасались с парохода. В самом деле – все силы ушли на спасение от смерти, однако на жизнь их уже не осталось.