— Не могу знать, молодой человек, это государственная тайна. Справки наведите в Министерстве обороны, я же не хочу из-за вас иметь неприятности.
Несолоно хлебавши, еду на Фрунзенскую набережную в наш советский Пентагон. Но и там прокол. Барышня — сержант дает справку, спецназ относится, во-первых, к ВМС, то есть Военно-Морским Силам, а во-вторых, к сухопутным войскам. И дает адрес: штаб-квартира сухопутных войск расположена на той же Пироговке, рядом с ВВС, откуда я только что прикатил, а ВМС дислоцируется у Красных Ворот.
Я запускаю движок и держу курс обратно на Пироговку. Тачка моя работает худо: что-то с системой зажигания или стартером… Уже 5.15. Военные ведомства работают до шести.
В штабе сухопутных войск слышу наконец членораздельную речь. Молодцеватый генерал, с которым я столкнулся в вестибюле, спокойно объясняет то, что сотрудник из ВВС назвал «государственной тайной». Оказывается, с недавних пор части спецназа подчиняются напрямую ГРУ Генштаба СССР, то есть военной разведке и ее голове — маршалу Николаю Архиповичу Агаркину. Сломя голову мчусь на Хорощевку. Дежурный лейтенант ровным голосом сообщает, что прием окончен и вообще маршал Агаркин посетителей не принимает. К его заму — генералу Рогову записываются заранее. Он предлагает мне свои услуги:
— Могу вас записать. Недели через три попадете…
На этот раз мотор не заводится вовсе… Я колдую над дроссельной заслонкой, выкручиваю свечи зажигания. Глухо, как в танке. Звоню знакомому автомеханику, как можно более профессионально объясняю, что произошло с автомобилем. Механик матерится, по — страшному, чему, мол, вас учат в университете, не можете отличить дроссель от акселератора. Но это еще не все: я сообщаю ему, что прошу сделать ремонт в кредит. Механик долго молчит. Потом мирно говорил.
— Ладно, щас приеду, туды твою растуды.
Он два часа возился в моторе, а я умирал от голода и усталости.
После второй чашки кофе с коньяком я готов был уснуть прямо здесь, в кафе, сидя за столиком. Я расплатился, с трудом добрел до машины, вытащил из кармана ключи и обнаружил непривычную легкость связки… чтоб ты провалился, майор юстиции Бунин! Я совсем забыл, что отдал ему ключ от своей квартиры, который он должен «закинуть» в прокуратуру. Запасной ключ я хранил в ящике рабочего стола. Я сел за руль, включил зажигание. Я не знал, куда мне ехать. Я положил голову на руль и увидел Лану. Она шла по длинному коридору, такому длинному, что не видно было конца, и золото волос упруго покачивалось в такт походке. Она шла медленно, а я бежал за ней и никак не мог ее догнать. Вот она остановилась. И я почти налетел на нее. Она наклонила голову, закрыла лицо руками и начала смеяться громко и неестественно, и я понял, что она не смеется, а плачет, и зеленый бантик в волосах развязался, а я все хотел отнять ее руки от лица, но зеленая лента липла к ладоням… Наконец она открыла лицо и крепко обняла меня за шею. А мне стало так легко и весело жить, потому что это была не Лана, а Ким. «Я люблю тебя, Ким! Я люблю тебя!» — кричал я очень громко, но гудок паровозов на станции Бирюлево-Товарная перекрывал мой крик…
— Проснитесь, гражданин, и попрошу документики… разгуделись на всю Москву… Да это вы, товарищ следователь! Извините, конечно, но непорядок…
Я отупело смотрел на своего бывшего участкового.
— У вас, может, со здоровьем чего? Или, извиняюсь, выпили?
— Со мной все в порядке, Василий Иванович, и здоров, и не выпил. Устал просто. Спасибо, что разбудили.
— Как вам на новом месте живется, товарищ следователь?
— На новом месте?.. Да все нормально вроде.
— А старую-то свою квартиру позабыли? Половина старушек поумирала, а в вашей комнатенке пианистка проживает. Помните, субтильная такая, племянница покойной Клавдии Петровны? Ну, бывайте здоровы.
Старый участковый затопал сапогами по Гоголевскому бульвару. А я чуть не ревел от горя, что живая Ким была всего лишь сном. Я готов был ее любить всю жизнь, глубоко и верно, лишь бы она была жива. Господи, опять у меня в голове каша. Спасибо Василию Ивановичу, что разбудил. Но это я уже, кажется, говорил. А, вот что: спасибо, что напомнил про мою старую квартиру…
Дверь мне открыла Ирка, племянница недавно ушедшей на покой моей бывшей соседки. И сразу с ходу затрещала:
— Шурик! Как хорошо, что ты зашел. Только не Шурик, ладно? Я тебя буду Сашей называть. Я в твоей комнате на полатях — ты там много всякого барахла оставил — нашла книги, по — моему хорошие.
— Хорошо, Ириш, потом разберемся. У меня с ключами недоработка вышла. У вас здесь можно переночевать?
— Ну, конечно! Вот тети Клавы комната все еще пустая. Я тебе на ее кровати постелю. Нет, лучше ложись на моем диване, а я к ней пойду.
— Да я без предрассудков, Ирка. Могу и на тети Клавиной кровати поспать. А ты что это такая красивая стала? И куришь?
— Да вот… все в консерватории курят, привыкла.
Мы вошли в мою бывшую комнату — узкую, как пенал. У Ирки было тесно — полкомнаты занимало пианино. — Я тебе сейчас постелю. Давай попьем чаю, у меня есть калорийная булка, мы ее пополам.
— Булку ешь сама, а чаю давай.
Ирка зашлепала стоптанными каблуками в кухню. И юбка на ней была еще со старых времен.
— А на что живешь, Ириш? — спросил я ее, когда она появилась в дверях с чайником в руках.
— Мне хватает, — бодро ответила Ирка, — стипендия и вот… подрабатываю уроками. К Лидочке два раза в неделю езжу, тебе спасибо за протекцию.
«Что еще за Лидочка? — подумал я. — Твой Константин Дмитриевич ее очень любит, как родную дочку. И жена у него милая.
Я смотрел на Иркины кошачьи глаза и думал, какая же я свинья. За год не снять трубку и не спросить просто, как жизнь. Я, правда, всегда подозревал, что Ирка была тайно в меня влюблена. Думаю, что сейчас это прошло.
— А как у тебя на личном фронте? — Я не был уверен, что сформулировал свой вопрос надлежащим образом.
— Тоже все хорошо, — так же бодро ответствовала Ирка, и было совершенно ясно, что ничего хорошего в ее жизни не было. За исключением, может быть, музыки.
«Старшему следователю
Мосгорпрокуратуры юристу 2-го класса тов. А. Турецкому
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
Я, старший инспектор МУРа капитан В. Грязнов, в соответствии с Вашими письменными указаниями, произвел ряд следственных действий, направленных на установление местопребывания свидетеля Морозова Альберта Ивановича…»
Законом, в частности статьей 127 Уголовно-процессуального кодекса, следователю предоставлены широкие полномочия в отношении органов дознания, то есть милиции, которая проводит оперативно-розыскную работу по обнаружению преступников и важных свидетелей. И этот факт требует согласованных действий следователя прокуратуры и сотрудников милиции. На практике это требование закона часто оборачивается грызней между нашими службами. Я, быть может, самонадеян, но считаю, что добился этой согласованности в работе со Вторым отделом МУРА, возглавляемым Шурой Романовой. И мне просто повезло, что я веду следствие с помощью капитана Вячеслава Грязнова: за три года работы мы научились понимать друг друга с полуслова. Наша профессия относится к так называемым «критическим»: и следователи и оперативники работают в условиях «критической ситуации». Диплом юриста и долголетняя служба — это еще не все. Надо иметь что-то от Бога. И это «что-то» было у капитана Грязнова в избытке.