График облетов новой техники, график боевой подготовки… Бумаг на столе командира всегда много, а в такие, сравнительно спокойные дни тем более. Привычно пробегая глазами, подписывая, Николай перекладывает их из выросшей на краю стопки в папку. Внезапно он останавливается и вчитывается, словно не веря, в очередной документ снова.
«Твою ж компрессию! Мало того, что всех комэсок забрали, замполита сменили, теперь и Вячика забирают. На должность замкомандира… придется отпустить. Служебный рост штука нужная. Жаль, что чем выше растешь, тем меньше летать самому получается, больше на земле сидишь. Ну, замкомполка еще ничего, летает, а командир уже почти нет. Кстати, где там график облетов? Вот, точно, Вячеслава вычеркнуть придется. А не отвести ли мне душу? Раз уж на патрулирование практически не летаю, почему бы новые машины не облетать. Вот и впишем сюда себя», – отложив полученный приказ в сторону, Козлов быстро вносит исправления в лежащий перед ним график и вызывает дневального:
– Дневальный! Графики – начштаба отнеси, а потом вызови ко мне начстроя и майора Коротина. Давай живей, одна нога здесь, другая там.
Переговорив с Вячеславом и поручив начальнику строевого оформить все бумаги на перевод, расстроенный предстоящим расставанием Николай едет на аэродром. Здесь, в привычной обстановке, к нему возвращается хорошее настроение. Оформив допуск к облету, он переодевается и идет на стоянку, где его уже ждет у самолета техник:
– Товарищ полковник! Самолет к облету готов! Техник самолета старшина Ельцов!
Поздоровавшись и сделав предполетный осмотр, Козлов садится в кабину, привычно проверяет приборы, запускает двигатель.
Отмашка техника, и истребитель выруливает из капонира. Пробежка по рулежке. Встав в начале полосы, Николай запрашивает разрешение на взлет. Разрешение дано, разбег, самолет устремляется в воздух.
Коробочка, набор высоты, затем проверка самолета на всех режимах. Петля, боевой разворот, переворот, перевернутый полет, выход в нормальный полет, опять петля, снижение и, в перевернутом полете, проход на бреющем над полосой. Все удовольствие от полета Николаю перебивает голос руководителя полетов.
– Приказ комдива – на посадку.
«Черт побери, сейчас точно получу втык. Не вовремя он приехал!»
Приземлившись, Козлов спешит в штаб: «Вот и Пал Палыч на крыльце стоит. Судя по виду, ждет меня полведра компрессии с патефонными иголками!»
– Товарищ…
– Не тянитесь, товарищ полковник. Знаете, я всегда считал вас умным человеком. Только вот сейчас увидел, что вы в полете вытворяете, и засомневался.
– Не беспокойтесь, товарищ комдив. С таким пилотажем я всегда справляюсь.
– Вы-то справитесь, не сомневаюсь. А другие? Особенно молодые летчики? Они – справятся? Они попытаются вам подражать и будут биться. Вы об этом не подумали? Ладно, идемте.
Пристыженный и расстроенный Козлов вместе с комдивом подходит к кабинету и только тут замечает стоящего у двери веселого начштаба. Они все вместе входят в кабинет, и слегка успокоившийся генерал говорит:
– Ладно, именинник. Читай приказ.
Начштаба подает Козлову папку с приказом о присвоении звания гвардейского и почетного наименования Новгород-Северского новоиспеченному восемнадцатому гвардейскому истребительному полку ПВО. Николай, прочитав, радостно улыбается и отвечает на поздравление комдива.
– Не спеши радоваться, – посерьезнев, продолжает комдив. – Второй приказ пришел. Забирают вас. В Липецк летите, для выполнения особого задания командования. Так что срочно организовывай построение, праздновать серьезно будете потом.
«Десять ударов», иногда называемые также «Десять сталинских ударов», – совокупность операций заключительного периода войны, закончившихся полным разгромом нацистской Германии и ее союзников. […] «Первый удар» – стратегическая операция под кодовым названием «Александр Невский», наступление Карельского и Ленинградского фронтов, приведшее к выходу Финляндии из войны. […]Вторым ударом называют операцию «Князь Довмонт», проведенную Прибалтийским фронтом. […]Третий удар – операция Первого Украинского и Второго Белорусского фронтов «Кутузов»…»
«Краткий очерк истории Второй мировой войны» под ред. полк. Гареева М. С. М., 1975 г.
Мы так давно, мы так давно не отдыхали.
Нам было просто не до отдыха с тобой.
Мы пол-Европы по-пластунски пропахали,
А завтра, завтра, наконец, последний бой…
С. Ковалева
12 июля 1943 г. г. Тегеран
Владимир Величко вытер пот со лба и отпил еще глоток горячего чая. Стоило признать, что жизнь в Европах его здорово расслабила. Отвык от здешней жары. Хорошо уже то, что привычки пить горячий чай не утратил. Ничем больше в такую жару жажду не утолишь, обычную воду сколько ни пей – не поможет. А пить хочется постоянно, лето в этом году исключительно жаркое, даже привычные к такой погоде персы, и то удивляются.
Спокойно, есть сигнал. Вот и он. Точно, немец. Судя по повадкам этого господинчика – эсэсовец, наглость так и прет. Получается, сведения от «Макса» точные. Надо брать засранцев, пока они еще не сообразили, что так беспечно себя вести нельзя. Сверхчеловеки, как же.
Ну, что решать будем, капитан? Берем или нет? За линией фронта проще было, чем здесь. Если бы не знание фарси и не стажировка в Туркестанском округе, сидел бы он сейчас в какой-нибудь рощице, прикидывая, как ловчее заминировать очередной мост или стрелку и как не столкнуться потом ни с немецкой фельджандармерией, ни с польскими аковцами.
Пока Владимир не спеша допивал чай, в чайную зашел иранец, осмотрелся и подошел к его столику.
– Уважаемый господин позволит мне попросить освободить этот столик, – вежливо сказал он на фарси.
– Простите, но я вижу здесь еще несколько свободных столов, – ответ Владимира звучал грубо, но иранец сделал вид, что не понимает.
– Уважаемый господин прав, здесь есть еще шесть свободных столов, но у меня должна состояться важная встреча с уважаемым человеком именно за этим столиком. Он скоро подойдет, а вы уже насладились своим чаем. Поэтому я прошу вас… – Владимир, словно устав от назойливости собеседника, выложил на столик несколько монет, что-то пробормотал себе под нос и вышел из-за стола, словно не замечая вежливого поклона визави.
На улице он аккуратно проверился. Слежки не было, редкие прохожие не обращали внимания на о чем-то задумавшегося прямо посреди улицы человека. Постояв минуту, он словно что-то вспомнил и быстрой походкой свернул в ближайший переулок.
В переулке его ждали. Двое, в одном из которых без труда можно было узнать европейца, негромко спорили, словно не замечая подходящего к ним Величко. Но едва Владимир с ними поравнялся, как они прекратили разговор, и европеец доложил: