— Вы что, обалдели?! Я следователь прокуратуры! — закричал он, предпринимая отчаянную попытку вырваться.
— Только без рук! Шуметь не надо, молодой человек,— рявкнул рыжий детина со сломанным боксерским носом, по-видимому, старший в группе, и защелкнул на руках Турецкого наручники. Его втащили в помещениеч
— Кто вы такой? Это же беззаконие! Почему вы здесь? — задавал Турецкий один за другим вопросы.— Я прошу немедленно связать меня с прокурором города!
— Главное управление БХСС. У меня приказ: пригребать всех, кто сюда припрется,— невозмутимо продолжал рыжий.
— Возьмите мое удостоверение. Вот- тут, в нагрудном кармане.
— Возьмем, когда надо будет. Вы тут, понимаешь, миллионами ворочали. Русский народ грабили. А теперь скулеж подняли. Один кричит: «я — депутат, неприкосновенный!». Другой пришел: «я — следователь!». Одного такого мы вчера прихватили, в кармане удостоверение полковника госбезопасности. Проверили: липа. Надо и с тобой разобраться. Небось, каждый месяц на лапу получал от жидо-масонов, а? Правильно я говорю, Селезнев? Так нам в главке сегодня объяснили? — спросил рыжий, обращаясь к помощнику.
Тот в знак согласия кивнул головой.
Обстановка в кооперативе «Эхо» свидетельствовала: здесь произвели тотальный обыск. Содержимое столов и шкафов было выволочено на пол, осиротевшие компьютеры, лишенные хозяев-работников, жалобно попискивали.
Из дальней комнаты вывели Ключика, руки его тоже были схвачены наручниками. Его сопровождали трое мужиков спортивного вида в импортных костюмах.
— Вы что, не видите, это же следователь Турецкий! Отпустите его немедленно. Он в наших делах темный!
На его слова никто не обращал внимания. Вывели из задних комнат еще пятерых задержанных.
— Всех погрузить в машины. Продолжать операцию,— скомандовал рыжий детина,— везите всех прямо в Бутырку.
— Не имеете права! — снова заорал Турецкий.— Везите меня в прокуратуру! Я привез сигареты Ключанскому и не имею никакого отношения к этому кооперативу! И вообще вы не имеете права арестовывать людей таким образом!
Ключанский как-то странно взглянул на Турецкого.
— Вот ты у меня поговоришь! — сказал красивый блондин спортивного вида в импортном костюме и ударил Турецкого кулаком в лицо. Кровь хлынула из носа, но Турецкий еще пытался ударить ногой блондина в пах-и получил сокрушающий удар в солнечное сплетение.
Очнулся он только на заднем сиденье машины, въезжавшей во двор Бутырской тюрьмы. И снова стал орать и вырываться из цепких рук охранников, он кричал и вырывался, пока его вели по длинным коридорам и переходам Бутырки, требовал прокурора, доказывал, что его задержание — глубочайшая ошибка, за которую кто-то должен нести наказание, но в ответ слышал только гулкое эхо тюремных стен. Лица охранников, видавших в своей невеселой практике и не такое, хранили каменное выражение. И когда захлопнулась дверь камеры, он все стучал в металлическую дверь и объяснял кому-то невидимому, что у него совершенно нет времени сидеть в тюрьме, даже и по ошибке каких-то кретинов.
Миновав мост, шофер взял резко влево, к институту психиатрии имени профессора Ганнушкина, старинной больнице, сделанной на века и состоящей из отдельных больших корпусов. Мимо санитаров в белых халатах, мимо больных в халатах разноцветных Романова и ее помощник капитан Золотарев прошли в пятое спецотделение. Дежурная сестра вызвала заведующего отделением, который уже был в курсе дела о том, что к ним пожаловала начальница Московского уголовного розыска.
— Рад познакомиться,— сказал бойкий толстячок, крепко пожав Романовой руку,— вот халаты, пройдемте со мной; пациент подготовлен, персонал оповещен.
— А разве Турецкого еще нет? — спросила полковник милиции. И уловив недоуменный взгляд завотделением, сказала дежурной сестре, прежде чем отправиться вслед за врачом:
— Да что я спрашиваю, я ж вижу, что нет. Турецкий, прокурорский следователь. Должен быть с минуту на минуту. Появится, пропустите без проволочек.
На лифте поднялись на. третий этаж, в специальный сектор — своего рода местную тюрьму. Тут под надзором гориллообразных санитаров содержались те, кто, по правде говоря, должны бы находиться по соседству, в Матросской тишине, то есть следственном изоляторе номер один, но по тем или иным соображениям- были упрятаны следственными органами в психинститут Ганнушкина. Для таких особых подследственных, поступающих на экспертизу с грифом «секретно», предусмотрено здесь восемь одиночных палат на восемь коек.
Толстячок провел посетителей в свой кабинет, достал из сейфа папку:
— Полистайте историю болезни.
— И чем он, по-вашему, болен? — спросила Романова, по-хозяйски усевшись за стол.
— По-моему, он болен тем же, что и «по-вашему». Романова с удивлением подняла на него васильковые глаза.
— Да, да. Я согласен с предварительным диагнозом, изложенным в вашем препроводительном письме: симуляция. Но симулирует ваш сотрудник талантливо. Я бы сказал, профессионально симулирует депрессивно-параноидное состояние. Комиссия, если не очень вдаваться, может посчитать его душевно-больным. Знаете, в больной стране не может быть стопроцентно здоровых жителей. При желании душевную хворь можно откопать у любого из нас.
Капитан Золотарев недовольно скривил губы: он явно был не согласен с последним заявлением психиатра. Однако, покосившись на Романову, решил вступить в разговор:
— Послушайте. Если Гончаренко симулирует душевную болезнь, значит он хочет уйти от ответственности. Я так понимаю причины его придуривания.
Психиатр иронически посмотрел на Золотарева, вложил руки в карманы белоснежного халата и приподнялся на цыпочках:
— Молодой человек, в стенах этого учреждения не принято употреблять подобную терминологию! Но если вы хотите знать о причинах...
Романова жестом остановила врача, повернулась к капитану:
— А ты Золотарев не возникай... Так что. вы такое хотели сказать о причинах симуляции? По-моему, капитан прав, обычная симуляция, натворил дел, страх перед ответом...
— Видите ли, товарищ полковник, это не совсем простой случай, но не со стороны диагностической психиатрии, а — психологии. Он находится в постоянном сиюминутном страхе: он боится за свою жизнь. Практически ничего не ест, пьет воду из-под крана, жует > сухое печенье. Напрягается при открывании двери, звуке автомобильных тормозов, спит при свете, ну и многое другое.
— У него же там охрана, я ему специальную единицу выделила.
— Извините, товарищ полковник, но эта «единица» призвана караулить преступника, каковым по вашему письменному представлению является Гончаренко, а вовсе не охранять его жизнь. И еще одно наблюдение, сугубо мое личное: Гончаренко как раз больше всего беспокоит эта охрана.
— Это как же понять?