Пока Изабель готовила ужин, Савелий решил прослушать запись принятых на автоответчик сообщений.
И на этот раз звонили Андрею Ростовскому.
— Андрей, привет! Очень жаль, что не услышал тебя: думал, что ты улетел в Бургас. Если ты все-таки там, срочно позвони в «Герат». Паша. Пока.
«Странно, — подумал Савелий, — Андрей должен быть в Москве, а ему звонят сюда. В „Герате“ что-то явно случилось: голос у этого парня очень взволнованный». Савелий проверил, во сколько была сделана запись. Черт, в девять часов утра сегодня! И как они не слышали звонков?
Савелий, не раздумывая ни секунды, быстро набрал домашний номер Олега, но никто не ответил. Он ощутил необъяснимо растущее беспокойство. Что-то явно случилось, но что? Господи, в «Герате» есть круглосуточное дежурство и номер такой простой… Ага, вспомнил: 246-00-00. Он быстро набрал этот номер.
— Дежурный Ассоциации «Герат» слушает, — сразу отозвался мужской голос.
— Из Болгарии звонят. Пытаюсь разыскать Олега Владимировича, но ни один телефон не отвечает. Вы не знаете, где он?
— А кто это? — настороженно спросил дежурный.
— Его близкий приятель.
— Как ваше имя?
— Это Бешеный звонит, — недовольно бросил Савелий.
— Да, слышал о тебе. Сегодня рано утром Олег Владимирович… — каким-то странным голосом заговорил дежурный, и Савелий весь напрягся, словно почувствовал, что сейчас ему придется услышать нечто ужасное — … скончался в Боткинской больнице. — Голос дежурного предательски дрогнул.
— Что?! — закричал Савелий. — Как это случилось?
— Вчера на праздновании шестилетия «Герата» Олегу Владимировичу стало плохо, и его на «скорой» увезли в больницу. После первой операции он быстро пришел в себя, и врачи говорили, что надеются на лучшее; потом резкое ухудшение и еще три операции, но больше он в себя не приходил, а в шесть утра скончался… — Слышно было, что дежурному с трудом удается сдерживать слезы.
— Господи! — простонал Савелий. — Да что случилось-то? Какую операцию ему делали? Зачем?
— Вы слышали об аварии?
— Конечно, — растерянно ответил Савелий, ощутив странное предчувствие.
— Тогда у него отбило селезенку, а он… — Парень всхлипнул, — …"Бок болит, бок болит, ничего, пройдет», — а там настоящая каша, а не селезенка, началось заражение крови…
Далее Савелий уже не слушал. Он замер, оцепенело уставившись остекленевшим взглядом в никуда. Сколько он так простоял, он не помнил, но когда его увидела Изабель, то так испугалась, что и сама онемела на несколько секунд. Его лицо с застывшим взглядом напоминало гипсовую маску, а неподвижная фигура с повиснувшей как плеть рукой, крепко сжимавшей телефонную трубку, была похожа на статую.
Придя в себя, Изабель поняла, что Савелий получил какое-то страшное известие. Она осторожно, не без усилий, высвободила трубку, в которой раздавались короткие гудки, положила на аппарат, затем обняла Савелия за шею и стала его нежно поглаживать по спине, приговаривая шепотом:
— Все будет хорошо… все будет хорошо.
Так длилось несколько минут. Наконец Савелий дернул головой, посмотрел на девушку, обнимавшую его, и в первый момент ее даже не узнал.
— Что случилось, милый?
— Умер мой самый близкий друг, — каким-то не своим голосом проговорил Савелий, словно не отвечая на вопрос, а как бы повторяя про себя эту страшную новость.
Видя, что он ее не слышит, Изабель подошла к бару, достала бутылку «Смирновской», налила полный стакан и попыталась вставить ему в руку, но та не слушалась, а пальцы были какие-то ватные. Тогда она подняла стакан к его губам и едва ли не насильно влила в него всю жидкость. Савелий послушно выпил и даже не поморщился, ему показалось, что он пьет совершенно безвкусную воду.
— Милый, присядь, пожалуйста, — попросила она, таща его за рукав.
После некоторых усилий с ее стороны он наконец опустился в кресло и принялся раскачиваться из стороны в сторону, бормоча себе под нос то ли песню, то ли молитву. Господи, какая страшная, непоправимая утрата!
Савелий видел перед собой всегда улыбающееся лицо Олега и никак не мог представить, что больше никогда его не увидит, не услышит спокойного, уверенного голоса и коронной фразы «без проблем», не посидит и не поговорит с ним. Как же несправедливо устроена жизнь! Совсем еще молодой парень, в самом расцвете сил, и вдруг уходит из жизни из-за такой нелепости, как ушибленная селезенка…
Савелий взглянул на Изабель вполне осмысленным взглядом и тихо сказал:
— Я должен лететь в Москву!
— На похороны?
— Да!
— Не уверена, но мне кажется, что ночных самолетов из Варны в Москву нет.
— Откуда ты знаешь?
— В прошлом году мы были здесь, и однажды папе пришлось срочно лететь в Москву, что выяснилось поздним вечером: он стал собираться, а мне пришлось заниматься его билетом. Он улетел только на следующий день, кажется, после обеда. Если хочешь, я позвоню, узнаю, может быть, за это время что-то изменилось?
— Хорошо, позвони и закажи билет на ближайший рейс, — бесцветным голосом ответил Савелий.
— Может быть, мне полететь с тобой? — неожиданно предложила Изабель.
— Нет, этого не нужно.
— Как скажешь, милый, — покорно согласилась она, заранее зная, что ее предложение он, конечно же, не примет, и села за телефон.
Савелий продолжал раскачиваться в кресле, ругая себя за то, что не нашел времени перед отъездом повидаться с Олегом. Его взгляд остановился на бутылке водки, он дотянулся до нее, наполнил стакан и буквально опрокинул в себя содержимое.
— Ты что, воды сюда налила? — изрек недовольно Савелий, совершенно не ощутив вкуса водки.
— Нет, милый… — Она взяла бутылку, понюхала и тут же поморщилась: — Здесь водка.
Изабель неожиданно всхлипнула.
— Ты чего?
— Тебя жалко и себя жалко…
— А себя почему?
— Вот ты завтра улетишь, и мы с тобой больше не увидимся никогда.
— Увидимся, — безразличным тоном произнес Савелий, но девушка обрадованно ухватилась за это слово.
— Вот здорово! — воскликнула она. — Ты приедешь к нам? Ведь папа приглашал…
— Приеду.
— Я буду ждать… — тихим, но серьезным голосом Проговорила Изабель.
— Извини, ты можешь на несколько минут оставить меня одного? — попросил он вдруг.
— Хорошо, тебе чаю или кофе?
— Чаю, и покрепче.
Савелий собрался позвонить Богомолову. Когда Изабель вышла, он быстро набрал номер. Трубку долго не брали, но наконец раздался сонный голос:
— Да, слушаю.