Вопрос. Сколько времени вы работали в ассоциации «Восход»?
Ответ. Около года. Потом Блохин сказал мне, что Народному банку нужен начальник аналитического отдела и они согласны меня взять. Зарплата там была в полтора раза больше плюс премии. Я согласился.
Вопрос. Ставились ли вам какие-нибудь условия, когда предлагали эту работу?
Ответ. Нет.
Вопрос. Гражданин Глузман, я советую вам откровенно отвечать на все вопросы. Это в ваших интересах. Какие условия вам были поставлены?
Ответ. Артур сказал, что я должен буду каждый месяц составлять и передавать ему сводный отчет о деятельности Народного банка. А в случае, если узнаю о какой-нибудь очень крупной сделке, то сообщать ему об этом немедленно.
Вопрос. И вы согласились?
Ответ. Мне ничего не оставалось. Я понял, что иначе вообще останусь без работы. А к тому времени у меня родился сын, жена не работала, мне нужно было заботиться о семье.
Вопрос. И вы делали такие отчеты?
Ответ. Да, регулярно.
Вопрос. Какие еще поручения вы выполняли?
Ответ. Однажды, это было около трех лет назад, Артур приказал мен сделать слепки ключей от кабинета и приемной Дорофеева. Сказал, что эта работа будет отдельно оплачена. Он дал мне какую-то массу вроде пластилина и рассказал, как ею пользоваться. Я сделал. Это было не очень сложно. Я часто задерживаюсь на работе. Однажды, когда сдавал ключи, охранник вышел и я сделал слепки. А потом передал их Артуру. Через несколько дней он принес ключи, а вместе с ними передал «жучок» и объяснил, как его поставить в телефон Дорофеева. Когда Дорофеев уходит, то часто забывает включить видеокамеру в своем кабинете. Я этим воспользовался и поставил «жучок». После этого менял его – примерно раз в полгода. А сегодня вдруг приказали поставить новый, хотя прежний не проработал и двух месяцев.
Вопрос. Сколько вам платили за это?
Ответ. Когда как. Обычно по пятьсот долларов в месяц. Иногда, если информация была очень важной, по тысяче.
Вопрос. Какую важную информацию вы передавали Блохину в последнее время?
Ответ. О заинтересованности Дорофеева концерном «Норильский никель».
Вопрос. Почему вы решили, что эта информация очень важная?
Ответ. Мне заплатили за нее необычно много – полторы тысячи долларов.
Вопрос. Люди, которые по вашей рекомендации получили работу в крупных банках и фирмах, тоже передавали информацию в «Восход»?
Ответ. Не могу это с уверенностью утверждать, но думаю, что да…"
Из журнала «Коммерсантъ»:
«Падение стоимости акций концерна „Норильский никель“ на минувшей неделе превзошло все самые пессимистические прогнозы. Если эта тенденция сохранится и впредь, в недалеком будущем цена этих акций сравняется с ценой бумаги, на которой они отпечатаны…»
Бывший начальник Московского уголовного розыска, а с недавнего времени ведущий специалист Совета Безопасности Российской Федерации Юрий Иванович Федоров стоял у окна своего кабинета на одиннадцатом этаже «Белого дома» на Краснопресненской набережной. Стоял и смотрел на обширную панораму Москвы-реки, гостиницы «Украина», Нового Арбата и уходящего куда-то вдаль Кутузовского проспекта. Лицо его было спокойным, но выражало, как довольно часто в последнее время, один и тот же вопрос: что я тут делаю?
Как и всякий вопрос, он имел несколько вариантов ответа – в зависимости от склонности самого вопрошающего упрощать или усложнять свою жизнь. Ответ самый точный и вместе с тем самый дурацкий был такой: стою у окна и смотрю на Москву, чисто машинально отмечая при этом, что всего три года назад вон там, возле «Украины», стояли танки и прямой наводкой шмаляли по этому самому «Белому дому» и, в частности, как раз по тому окну, возле которого я стою. В нынешний мой кабинет ни один из снарядов тогда не попал, целили ниже, но гореть горело. И хотя здание потом старательно отремонтировали турки, в кабинете все же сохранился не запах гари, а как бы ощущение ее – ощущение, конечно, чисто умозрительное, но все же достаточно явственное. Странное свойство человеческой психики: если знаешь, что в каком-то месте что-то горело, обязательно эту гарь и почувствуешь.
А зря все-таки танки убрали. Надо было оставить один. Пусть бы стоял, как стоят «тридцатьчетверки» и дивизионные пушки «ЗИС-3» на полях былых сражений второй мировой войны. На память. И в назидание – и тем и этим. Всем.
Второй вариант ответа на вопрос: «Что я тут делаю?», – был так же прост и вполне обыден: стою и жду, когда приедут опальный «важняк» Турецкий и заместитель генерального прокурора Костя Меркулов. Костя еще утром позвонил и поинтересовался, не сможет ли уважаемый сотрудник Совета Безопасности уделить им минут сорок своего драгоценного времени. Ну отчего же не уделить? Это раньше, когда он пахал в МУРе, выкроить сорок минут было проблемой. А теперь? – да хоть два часа. Потому что раньше его время рвали на минуты живые люди с их кровоточащими – и часто буквально, а не в переносном смысле – проблемами, а теперь что – бумаги. А бумаги могут и подождать. Недаром сказано: бумага все стерпит.
Он ждал Турецкого и Меркулова, радовался встрече со старыми товарищами, которых сто лет не видел, но к радости примешивалась и горечь: ничем он не сможет помочь Саше Турецкому и Косте Меркулову. Последний наверняка решил поспособствовать другу. Докладная Турецкого, которую он накатал на имя Президента и секретаря Совета Безопасности после того, как умудрился со свойственной ему прямолинейностью сорвать международный симпозиум в Гармише, пришла в официальной почте от генерального прокурора в секретариат Совета Безопасности. Загодя предупрежденный Меркуловым, Федоров выловил ее из потока входящих, приделал, как смог, ноги, и теперь она лежала, дожидаясь своей очереди, в папке важной – но, к сожалению, важности не первостепенной – информации. А в другую папку – с информацией сверхсрочной и сверхважной – определить ее было нельзя. Не по чину. Хотя по личному мнению Федорова эта докладная была куда важней многих других бумаг. Но к этим, другим бумагам ноги приделали люди покрупней калибром.
Будь на то воля Федорова, он без раздумий дал бы ход докладной Турецкого. Идея создания международного антимафиозного и антитеррористического центра – особенно в редакции Турецкого – была, конечно, авантюрной. Но авантюра это или не авантюра – она была связана с конкретным делом. А любая идея при соприкосновении с жизнью сама себя выправляет, корректирует и либо отторгается логикой дела, либо укореняется в нем. Необычно все это, конечно, непредсказуемо. А то, что происходит вокруг, – предсказуемо? Кто-нибудь мог все это предсказать еще хотя бы лет пять назад? Где они сейчас, эти высоколобые пророки и их идеи, кто о них помнит? Все расставила по своим местам жизнь. Не по тем местам, как хотелось бы. Но бывает ли иначе?
Так оно все и движется: хотели как лучше, а получилось как всегда.