— Вы собираетесь… заключить мир? — выдохнула Марианна внезапно сжавшимся горлом.
— Если только не произойдет чудо… а я не верю в чудеса. Перед лицом империи, которая мечтает отобрать у нас даже Дарданеллы, нам необходимо заключить мир до конца зимы! Великий визирь Халед не скрывает желания договориться с Кутузовым, потому что он подвергается непрерывным атакам казаков атамана Платова и его силы истощаются.
— Сударыня, — взмолилась Марианна, — надо продержаться! Если император просит вас еще сопротивляться, это имеет основание. Скоро…
— Почти целый год…
— Может быть, меньше. Я могу сказать вам, что в Германии маршал Даву и ваш кузен, принц Евгений, собирают огромную армию. Если вы все-таки продержитесь, в конце концов царю придется отозвать Кутузова. И хотя сейчас война кажется проигранной. Наполеон может обеспечить вам полный поворот событий: победу и безусловное владение дунайскими княжествами.
Нахшидиль выпустила Марианну из нежных объятий и пожала плечами с улыбкой, в которой грусть смешалась с иронией.
— Не пытайтесь заставить меня поверить, княгиня, что только ради помощи нам Наполеон собирается напасть на Россию. Время иллюзий давно прошло. Я вам уже говорила относительно интереса, который он к нам питает. Если он хочет, чтобы мы еще продержались, у него есть только одно средство: послать к нам войска, несколько полков из его громадной армии. Тогда да, великий визирь, у которого осталось всего пятнадцать тысяч солдат, сможет еще выстоять! В противном случае это невозможно!..
— А лорд Кэннинг окажет вам более действенную помощь?
— В военном отношении — нет. Но в дипломатическом — безусловно. Когда мы будем обговаривать условия мира, он обязуется помочь нам добиться от царя некоторого снисхождения.
— Ваше величество, неужели султан до такой степени отрекается от родной страны его матери? — сокрушенно упрекнула Марианна. — А вы сами, вы не совсем забыли?
— Я ничего не забыла, — вздохнула Нахшидиль, — но, к несчастью, мой сын уже привык относиться с подозрением к родине его матери. Да и как может Махмуд забыть, что один из самых грозных его врагов — француз?
— Француз? Кто же это?
— Губернатор Одессы, человек, который потратил годы, чтобы возвести на берегу Черного моря могущественный город и особенно порт, откуда выходят корабли, нападающие на нас вплоть до входа в Босфор. Я говорю о герцоге де Ришелье. Он друг царя. Более русский, чем сами русские. И Наполеон должен считаться с этим непримиримым эмигрантом, ибо он располагает татарскими ордами.
— Ваше величество сказали сами: это эмигрант. Враг Наполеона!
— Но он француз. И в глазах моего сына только это имеет значение. Нельзя требовать, чтобы он жертвовал своим народом ради помощи эгоистичному властителю, который вспоминает о нас только тогда, когда ему что-то нужно.
Наступило молчание, во время которого Марианне стало ясно, что ее миссия терпит крах. Она была достаточно порядочна, чтобы легко понять справедливость мотивов султана и его матери. Они оказались не только обоснованными, но и достойными уважения. И она уже давно по собственному опыту знала глубину эгоизма Наполеона. Если не произойдет чудо, как сказала Нахшидиль, турки вот-вот попросят мира, и Парижу необходимо предупредить это как можно скорее.
Понимая, что настаивать бесполезно, даже грубо, после проявленного к ней доброжелательства, она отказалась продолжать дискуссию хотя бы этой ночью. Необходимо обсудить это с послом. И она почувствовала себя невероятно усталой.
— Если ваше величество позволит, — прошептала она, — я хотела бы вернуться…
— Конечно, но не в таком же виде!
Опять заискрившись весельем, султанша отдала короткие приказы, и чуть позже Марианна, превратившись в османскую принцессу в сказочном костюме цвета зари, полностью расшитом золотом, к которому властительница с императорской щедростью добавила пояс, колье и серьги с жемчугом и рубинами, с некоторым трудом склонилась в последнем реверансе под почтительными взглядами Кизлар-аги и чудом возникших придворных дам.
— Мы скоро снова увидимся! — заверила Нахшидиль, с ободряющей улыбкой протягивая руку для поцелуя. — И не забудьте, что завтра вечером вас будут ждать там, где я сказала! Относительно остального можете полностью довериться нам, я думаю, что вы будете довольны…
Не собираясь объяснить смысл последних слов, показавшихся Марианне немного загадочными, султанша исчезла в глубинах киоска, сопровождаемая голубым облаком прислужниц, а ее гостью учтиво проводил до носилок высокий черный евнух.
В то время как, покачиваясь под ритмичные шаги носильщиков, Марианна снова пересекала сады, направляясь к берегу моря, она пыталась привести в порядок свои мысли и подвести итог прошедшей встречи. Это было нелегко, так как в ее сознании смешались такие противоречивые впечатления, как признательность, разочарование и беспокойство. Несомненно, она потерпела неудачу в политическом плане, полнейшую неудачу, и даже не хотелось думать, как воспримет Наполеон эту новость. Но она также чувствовала, что исполнила свой долг до конца, и не испытывала ни сожаления, ни угрызений совести: при настоящем положении вещей никто не смог бы добиться большего, и она охотно соглашалась с валиде, что Наполеон мог бы заняться Турцией до того, как ее армия дошла до последнего предела. Посылка экспедиционного корпуса имела бы гораздо более важные последствия, чем защитительные речи неопытной молодой женщины…
Она решительно отмела все мысли о политическом положении и задумалась о своем ближайшем будущем.
Несмотря на реальную опасность, которая подстерегала ее следующей ночью, Марианна увидела теперь свет в конце туннеля, в котором она блуждала на протяжении недель, и не могла не посчитать его счастливым предзнаменованием для грядущих дней… Когда кошмар исчезнет…
Но она внезапно почувствовала, что ей все труднее размышлять. Усталость и волнение этой бессонной ночи присоединились к покачиванию носилок.
Там внизу, к востоку, за холмами Скутари, небо побледнело и ночь стала серой. День приближался. Поднимавшаяся из садов и от моря влажная свежесть заставила Марианну вздрогнуть и съежиться. Если при прибытии ей было невыносимо жарко, теперь она начала почти мерзнуть и благословила одеяние, в которое ее облачили. Покрепче укутав плечи, она умостилась среди подушек и, отказавшись бороться со сном, закрыла глаза.
Когда она снова открыла их, над ней нависал готический портик посольства, и она поняла, что проспала всю дорогу. Но этот короткий сон требовал продолжения, и, в то время как янычары возвращались к Галатской лестнице, она поспешила войти в вестибюль под осуждающим взглядом мажордома, более шокированного, чем взволнованного роскошью ее нового наряда.
Он холодно проинформировал, что «Его Превосходительство и господин виконт провели ночь в салоне, где они все еще ожидают Ее Светлейшее Сиятельство».