— Ну Валька и учудил! — говорил Ефимов, то бродя по Марининому кабинету, то резко останавливаясь, и тогда Марина имела возможность заглядывать к нему в лицо. Возможно, если бы не сумерки, выражение его лица ее бы испугало. — Что называется, всем сестрам по серьгам! Тебе отделил «Уральский инструмент», Ипу сюда же пристроил исполнительным директором, меня с Парамоновым бросил на завод имени Губкина, Кинг занимается «Уралочкой»… А сам, отец и благодетель, укатил в Москву, выпускать точные приборы для космоса и авиации. Просто слезы выступают, как все хорошо и правильно организовано! Сплошное благолепие!
— Ну и что тебе в этом не нравится? — спросила Марина. Хотя отлично знала что. И все же ей было важно, что ответит Леонид.
— А то, что все мы — акционеры. Понимаешь? Все! Мы! Включая твоего драгоценного муженька Шарова, который давно уже получает гроши на институтской кафедре. Хорош российский рантье! Предпочитает жить за твой счет. И за счет предприятий, которые получили в собственность «реаниматоры».
Марине не надо было напоминать о том, что, отказавшись от управления уральскими фирмами, Баканин оставил за собой акции на все эти предприятия. Это обстоятельство и так торчало в памяти неизвлекаемой занозой, саднило незаживающей раной. Но слово было произнесено. Произнесено Леонидом. Теперь можно было приступать к прениям.
— А что, Шаров разве не принимал участия в реанимации тех самых предприятий? — вяло заспорила Марина. Вяло, потому что Шаров был ее законным супругом, но никак не «драгоценным муженьком». И кому, спрашивается, об этом знать, как не Ефимову? Будь Шаров «драгоценным муженьком», пожалуй, она не вела бы сейчас с Леонидом таких доверительных разговоров.
— Неважно! — Даже нарастающая темнота не могла скрыть, как исказилось лицо Ефимова. — Суть не в том. Все акции в одних руках — это была бы сила. Ну, если на двоих делить, тогда каждый тоже получит выгодный кусок. А когда все вот так рассредоточено, поделено на семерых, это не богатство. Достаток, по нынешним временам, не более. Вот получить контрольный пакет акций — это да. И ни с кем не делиться. Ни с кем, Марина! Ты же умная, я вижу, ты не могла над этим не задумываться…
Марина порадовалась, что ее лицо для Леонида тоже прикрыто вечерней мглой. Ато неизвестно, какие чувства на нем отражаются.
С Леонидом она сошлась уже после того, как Валька Баканин помог ей, вчерашней студентке, занять место гендиректора «Уральского инструмента». И сразу поняла разницу между безрассудной привязанностью к ней Баканина и чувствами зрелого человека, знающего себе цену, каким, по ее мнению, являлся Леонид. Ефимов не стал бы бегать за женщиной, не стал бы настойчиво звать ее замуж. Он был холоден, и это в нем очаровывало. Вопрос о том, чтобы Марине бросить Шарова, между ними никогда не возникал. Наоборот, Леонид сказал, что ничего удобнее такого супруга просто нет. «Он у тебя невозмутим, как Будда… Резиновый Будда!» — посмеялся Леонид, и Марина тогда тоже смеялась: резиновый Будда, как точно подмечено! Леонид всегда был остроумен, это Марина отмечала в те времена, когда они еще не стали близки… При ближайшем знакомстве выяснилось, что у Ефимова есть и неприятные черты: так, он страшно эгоцентричен, хочет, чтобы им без конца восхищались, хвалили, чуть ли не поклонялись ему. Но Марина охотно прощала это любовнику и шла навстречу его слабостям. В конце концов, она сама — изрядная эгоистка. В этом они с Леонидом — два сапога пара. Каждый из них — сам по себе, каждый — зверь-одиночка. Именно на этом основании, должно быть, они сошлись. Они легко разгадывают намерения друг друга, едва ли не читают мысли — ловят друг друга на тайных мыслях, раня, унижая, но и подтверждая эту противоестественную общность двух одиноких зверей…
Вот и эту Маринину мысль относительно контрольного пакета акций Леонид правильно угадал. И преподнес ее Марине на блюдечке своей откровенности.
— Что же ты намерен делать, чтобы изменить положение с акциями? — нежным голосом, чуть слышно спросила Марина. Она понизила голос невольно, потому что на сей раз ей было боязно получить прямой ответ. Однако Леонид истолковал это по-своему и прошипел:
— Что, у тебя в кабинете жучки?
— Опомнись, Леня, какие жучки?
— Какие-какие! Древоточцы! Ты что, издеваешься? Почему ты шепчешь?
— Никаких жучков! — возмутилась Марина в полный голос. — Мои секьюрити проверяют кабинет каждую неделю, а они у меня из ФСБ. Никто не шепчет. Говори по-человечески!
Леонид отступил. Примостился на офисном вертящемся стуле.
— А что говорить, — неожиданно нейтральным, заурядным голосом произнес он нейтральные, заурядные слова. — По-моему, все сказано.
— Так ты хочешь убедить всех остальных продать тебе свои акции? — жестко уточнила Марина.
Леонид отрицательно мотнул головой. В этом жесте было нечто капризное, будто он сердился на то, что Марина не угадала.
— Продать? Нет. Это значит — нерациональное использование фондов. Чего это ради я должен тратить свои деньги!
— Тогда — подарить? — усмехнулась она.
— Ты же умная, — поднял голову Леонид. На сумеречном его лице брови слились с глазами в одну черную непроглядную целокупность. — Ты все прекрасно поняла. Поняла раньше, чем я с тобой заговорил на эту тему. Ведь правда?
— Нет, не правда! — вспыхнула Марина. — Леня, что ты задумал? Это преступление! За это можно попасть в милицию, в тюрьму…
— Так, значит, все-таки ты догадалась, о чем идет речь, не так ли?
У Марины не хватило слов и дыхания. Леонид снова встал и начал ходить по кабинету.
— Преступление… Вот и ты, Марина, бросаешься словами, которые ничего не означают. Когда-то на меня произвели впечатление стихотворные строчки: «Мятеж не может кончиться удачей. В противном случае, его зовут иначе». Значительная часть — да что там, все современные большие состояния основаны на том, что ты только что назвала преступлением. Ну и кто об этом вспоминает? Если мятеж удается, его называют революцией; если удается то, что мы обсуждаем, это называется бизнесом. Нет, конечно, если в дело вмешиваются милиция и прокуратура, тогда все закричат о преступлении — так же, как ты сейчас. Но милиции и прокуратуры не будет. Я тебе гарантирую. Здесь у меня все схвачено. И в Александрбурге, и в самой Москве. Вот увидишь.
— Никогда нельзя быть уверенным, что все схвачено, — возразила Марина. Настойчивость Леонида выбивала у нее почву из-под ног. Она помнила, что банкротство завода имени Губкина на рубеже 2000 года сопровождалось острейшими конфликтами, и, для того чтобы им завладеть, Ефимову пришлось совершить несколько криминальных действий, в том числе подделать подписи на кое-каких документах. Но бумаги — это все-таки одно, а живые люди — совсем другое. Люди, которые перестанут быть живыми… их друзья… пусть даже у таких, как она и Леонид, не бывает настоящих друзей…
— А вот я уверен.
— Сейчас не ельцинское время.
— Время другое, а чиновники прежние. И, к счастью, занимают прежние кресла.