Но разве Шаров в этом виноват? Разве без него ей было бы легче? Без него ей было бы невыносимо! И в молодости, и… теперь… И если в молодости трехкомнатная квартира и профессорская зарплата играли ведущую роль, то теперь госпожа Криворучко и сама хорошо обеспечена. И только теперь она вдруг поняла, что ценит Шарова не за материальные ценности, которые он ей давно уже не в состоянии предоставить в прежнем объеме. Она ценит его надежность… его преданность ей… его мужественность, которая не измеряется уровнем гормонов и количеством активных сперматозоидов…
К тому времени, когда Шаров включил автомобильные фары, призрачно высвечивавшие перед ними дорогу, Марина осознала, что любит своего мужа. При других обстоятельствах это событие стало бы прелюдией к счастью. Теперь оно превратилось в ночной кошмар.
Потому что это все осложняло.
Александрбургская область, поселок Нижний Забой,
7 апреля 2006 года, 14.40.
Галина Романова — Елизавета Самойлова
Зная обаяние Галочки Романовой, которая умела слушать так, что люди охотно выкладывали ей любые сведения, ее направили на место проживания предполагаемого убийцы, Петра Самойлова, — в поселок Нижний Забой. Надо полагать, первоначально название поселка указывало на связь местных обитателей с горнодобывающей промышленностью, однако теперь оно неожиданно зазвучало по-другому, и даже Галя Романова, поклонница поэзии Серебряного века, не могла не констатировать мысленно, что живущие здесь люди решили, грубо говоря, на все забить. В результате их действий, а скорее бездействия, поселок представлял собой воистину некий нижний, подземный мир — обратный, вывернутый по отношению к тому, где обретаются и александрбуржцы, и тем более благополучные москвичи. Обшарпанные бетонные коробки домов с выпирающей там и сям железной арматурой. Продырявленные фанерные стенды, с которых дожди и ветра начала нового тысячелетия не смогли до конца стереть красного жирного обращения «Товарищ!». Неясного назначения деревянные серые постройки, которые медленно, но неотвратимо превращались в дровяной хлам. Продуктовый ларек с единственным крошечным окошечком, напоминающим не то леток улья, не то амбразуру дзота, — судя по обилию решеток на нем, самое охраняемое здание в поселке, содержащее ценный скарб. А валяющиеся в окружности ларька пустые бутылки из-под алкогольных напитков показывают, что именно представляется посельчанам наивысшей ценностью. Поклонница поэзии Серебряного века, Галя вспоминала здесь строчки не Мандельштама и не Ахматовой. Настырно лез ей в голову Гребенщиков: «На улицах пьяный бардак, на улицах полный привет. А на нем узда из огня, на нем венец изо льда. Он мог бы спалить этот город, но города, в сущности, нет…» Поселка Нижний Забой, в сущности, не было — и странно было осознавать, что попадающиеся на улицах личности, в каждом из которых, даже в детях, проступало нечто заброшенно-неотмирное, все еще живы.
Тем не менее, как и в большом мире, здесь жили. И здесь умирали, переходя из одного мира в другой, возможно, во многом схожий с Нижним Забоем, так что местным покойникам не приходилось тратить загробное время на то, чтобы привыкнуть к новым условиям обитания…
— А чего, — медленно, чуть-чуть заторможенно повествовала почтовая приемщица Елизавета Самойлова, — я так и думала, что Родьке и Егору недолго осталось. Мужик, он ведь как начал пить по-черному, так и готов. Мой-то Петя не шибко пил, когда мы с ним расписывались, ну я и подумала, что у нас заладится. А он потом не то чтобы по-черному, но вкрепкую заливал. У нас заработать тут негде: либо получай гроши, либо едь на заработки. Я так думаю, если б заработок основательный в поселке был, меньше бы мужики бухали. Я так думаю, мужик должен себя высоко ценить. Чтоб к нему было уважение, потому что — мужик же! А если мужика никто не ценит, то он с того и пьет…
В голосе супруги Петра Самойлова звучало эпическое спокойствие, как у народной сказительницы, повествующей о небывалых событиях и героях. Елизавету Самойлову как будто давно перестало волновать и то, что ее муж попал в тюрьму за избиение и вымогательство, и то, что ее брат и шурин погибли в пьяной драке, и то, что трое ее сыновей (младшему одиннадцать лет, старшему пятнадцать), кажется, готовы повторить их неблагополучный, но, похоже, предначертанный всем мужчинам Нижнего Забоя жизненный маршрут. Глядя на выбивающиеся из-под застиранного, белого с черным узором, платка волосы Елизаветы, то ли от природы очень светлые, то ли рано поседевшие (среди нижних слоев общества старость не тождественна возрасту), Галя Романова пессимистически размышляла о том, что не могла же молодая Лиза с самого начала желать себе такой судьбы. Наверное, она по-своему любила мужа. Наверное, пыталась бороться с его пьянством. Наверное, причитала в минуты отчаяния: «Господи, за что мне это?» А теперь все в ней перегорело, и, возможно, она отчасти рада тому, что муж в тюрьме: по крайней мере, и далеко от нее, и — известно, где он находится. Скорее, Самойловой придется горевать, когда Петр, отсидев свой срок, вернется…
— У вашего мужа в последнее время перед тем, как он попал в тюрьму, появлялись большие деньги? — выпытывала Галя. — Может быть, он намекал, что вскоре материальное положение семьи улучшится?
Ей с самого начала казалась неестественной ситуация, которую заставляло предполагать признание Самойлова. Ну, как вообразить? Крепко пьющий житель Нижнего Забоя получает от московского бизнесмена заказ на убийство… Уже в этом заключается определенная несообразность: богач предпочел бы послать на такое дело профессионального киллера или доверенное лицо, а не алкоголика, который сам не знает, что ему в следующую минуту в голову взбредет. Ну, допустим, сделка состоялась, и Самойлов с родственниками выполнил условия договора. Но тогда где же деньги, которые он якобы получил от Баканина? И зачем было ему, располагая колоссальной, по нижнезабойским меркам, суммой, вымогать деньги у проезжего человека? Алкоголики — люди непредсказуемые, но не до такой же степени!
— Никаких денег мы не видели, — Елизавета Самойлова печально покачала головой, на которой белый платок выглядел, точно медицинская повязка, прикрывающая рану. — Сколько там Петя и работал в последнее время? От случая к случаю, как чего подвернется. Отовсюду его выгоняли, даже у нас, в поселке. А вы говорите — деньги! Если б не бедность, разве б он на такое пошел? Петя — он ведь не злой…
— Может быть, ваши родственники, Егор Самойлов и Родион Машкин, незадолго до смерти разбогатели?
Недоуменный взгляд ответил на вопрос лучше прямого отрицания.
— А у их семей после их смерти никаких денег не появилось?
— Чего-то не пойму, о чем вы толкуете?
— Елизавета Павловна, ваш муж в тюрьме утверждает, что еще до того случая, из-за которого он попал в тюрьму, он вместе с братом и Родионом Машкиным убил по заказу одного бизнесмена троих человек. Если это так, должны остаться…
Галя не успела договорить. Эпическое спокойствие вмиг слетело с Елизаветы, и она взметнулась с ветхого стула, точно молния:
— Петя? Да что вы такое говорите! Да как у вас язык повернулся? Чтоб Петя кого-то убил? Да еще заказ брал? Не было этого! Побить мог, но чтоб убить…