Горький привкус победы | Страница: 49

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Сторожку первым заметил его школьный приятель Колян и заорал что-то нечленораздельное, размахивая руками. Его отец, который и вывез подростков на рыбалку, резко притормозил у приземистого, покосившегося на один бок строения, и парни первыми выпрыгнули из машины. Комары облепили лицо сразу же — ребята отмахиваться не успевали. Егор Дмитриевич вынул из-за пазухи бушлата баночку с какой-то дрянью, пахнущей дегтем.

— Намажьте рожи!

Они вошли в избушку. Егор Дмитриевич зажег керосиновую лампу и стал выкладывать продукты из вещмешка на стол. Пока приятели жевали, растопил буржуйку, чтобы слегка прогреть затхлый прохладный воздух, потом поужинал сам и лег на топчан.

— Укладывайтесь, орлы. Утром рыбарить пойдем. Тропинку к месту заветному мало кто знает. По ней меня еще мой отец мальчонкой водил. А моего отца — его отец, выходит, мой дед.

Орлы вытянулись на лавках и, затаив дыхание, слушали рассказы старого таежника о медведях.

— Нынче их мало стало. Они ушли на восток, за Иркутск. Но, бывает, возвращаются, это когда тайга в тех краях начинает гореть…

Стариков во сне улыбнулся и перевернулся на другой бок. Сон продолжился. Там — во сне — они уже проснулись.

— Колька! Возьми из колымаги три мешка!

Через непроходимую тайгу они стали пробираться к речке, шум которой Стариков заслышал издали. Егор Дмитриевич, шедший первым, обернулся к ребятам:

— Не разговаривайте. Вдруг Топтыгин раньше нас на рыбалку вышел…

Они осторожно выглянули из леса. Шумел перекат. Одна за одной, высоко выпрыгивая над водой, рыбы пытались преодолеть преграду из каменных валунов. Многим это удавалось, но другие, не дотянув до чистой воды, бились о камни всей тяжестью своего веса и отлетали в сторону. По обе стороны речки берег был усеян живой и мертвой рыбой. Прямо под носом у рыбаков окунь высоко взметнулся вверх, но не долетел и шлепнулся на камни. Таежник поднял его и швырнул вперед. Окунь, вильнув хвостом, исчез в бурлящей воде. Егор Дмитриевич хотел что-то сказать, но вдруг замер, прислушиваясь.

— Идет, — тихо произнес он и махнул ребятам, чтобы те отошли за ним под лапы мохнатой ели. — Топтыгин идет.

На том берегу зашевелились и затрещали кусты. Через секунду показался огромный медведь, озиравшийся по сторонам. Затаив дыхание, подростки смотрели на него. Хозяин тайги на задних лапах вошел в воду и, резко опустив передние, схватил рыбу и отнес на берег. Около получаса он занимался ловлей, вышел, сел среди добычи и принялся за трапезу. Наевшись, медленно побрел в тайгу.

— Чудной, — помотал головой юный Стариков. — Кругом живой рыбы вагон, а он в воде барахтается, чтобы ее выловить.

Егор Дмитриевич взглянул на него укоризненно:

— Ни черта ты, паря, не понял. Он удовольствие от ловли получал…

Старик, открыв глаза, все не мог понять, почему больше не слышно шума речки. И темно. Когда успела настать ночь?

Потом разглядел в темноте светящийся циферблат будильника. Шесть утра. Но чувствовал мужчина себя отдохнувшим, выспавшимся. Потянулся. Эх, вот где спится, так это на свежем таежном воздухе! Зачем ему на старости лет эти Канары?.. Впрочем, в тайгу — на нары — он всегда успеет.

Он вспомнил «летающих» рыб. «Вот, — подумалось ему, — вот пример, как надо бороться за жизнь. Даже рыба понимает, что если остановиться, то смерть неизбежна. И, раз уж начал движение, надо двигаться вперед. Вперед и вверх…»

Когда с наступлением сумерек Юрий Стариков вошел в гараж, спор Черепов был в самом разгаре. Даже не столько спор, сколько агитационное выступление Косого, увлекшегося вдруг на склоне лет националистическими идеями.

— Короче, значит, объясняю для тупорылых. Во всем виноваты большевики. Ясно, да? Это был такой еврейский заговор. Евреи хотят захватить весь мир. И ни хрена не делать, а только из всех соки сосать. Для этого они устроили в России революцию.

— А что? Им другого места не нашлось? Устраивали бы революции в своем Израиле. — Толстый искренне удивлялся.

— Баран — он баран и есть, — Косой уже начинал нервничать. — Потому что в России их долбили, зажимали, а в Америке там всякой — нет. Они в Америке все миллионерами стали. А у нас они, значит, все на параше сидели. Вот они, значит, и устроили в России революцию, чтобы царя скинуть, и вместо, значит, царей стать самим. Чтобы только для них все было ништяк, в натуре. Потому что все коммуняки — это жиды: Карл Маркс был жид, Троцкий, Ленин…

— Не, Косой, Ленин, эта… башкир был…

— Сам ты!.. Я точно знаю: Ленин жид был, у него и фамилия такая… типично жидовская… тока я, блин, эта, не помню какая… Ну, в общем, они революцию сделали и начали гражданскую войну, чтобы побольше русских истребить… Ну их там тоже много замочили, но они войну все-таки выиграли. Россию, значит, отменили, в натуре, и устроили «совок»… Но Сталин в этот план въехал и решил их остановить, спасти Россию…

Старик хмыкнул:

— Погоди, погоди, Косой. Сталин вроде грузин был…

— Сталин был осетин. А осетины — это арийцы. Как и русские. Осетин на самом деле зовут аланами. Это такие древние арийцы… В общем, Сталин Ленина отравил, Троцкого расстрелял…

Встрял по-прежнему ничего не понимающий Толстый:

— А Маркса?

— Ну ты че, Толстый, я к те, как к человеку, а ты ко мне, как к сизарю чухнорылому! Маркс тогда за границей был, совершенно понятно!.. В общем, Сталин жидов прижал и стал Россию восстанавливать…

— Все равно не понимаю я чего-то. Сталин вроде же и был главным большевиком.

— Он маскировался, понял? Ему все эти коммунячьи заморочки были по барабану, в натуре. Ну не мог он жидов в открытую уничтожить, потому что на него все бы сразу напали: и Америка, и Англия, и все такое… Сталин в это сразу врубился, он знаешь какой умный был? Ну и боялся тоже, да. Потому что жиды уже весь Запад захватили. В Америке кто тогда президентом был, знаешь?

Толстый не знал. Знал Старик.

— Рузвельт.

— Вот. Это жид. Типично жидовская фамилия. Это должность такая у них в синагоге — который, эта… ритуальные жертвы… ну, в общем… мочит… Поэтому он поручил это дело Гитлеру… Гитлер был… ну… отмороженный, он ничего не боялся. Сталин специально ему всех жидов оставил, чтобы тот их ликвидировал. Но Гитлер шизанулся и решил славян тоже уничтожить… В общем, мы его победили…

Стариков смотрел на отморозка во все глаза. Сам он себя потомственным интеллигентом никогда не считал, за плечами его университеты были только тюремные. Но так излагать историю страны — это ж сколько выпить надо!..

— Все, — решил он, — политинформацию на этом ты закругляй. Нас уже кум ждет…

Поздним вечером четверо матерых мужиков, от которых веяло могильным холодом, решительными шагами поднимались по широченной лестнице со стертыми ступенями, которые, казалось, должны были помнить еще легкую поступь графинь в парчовых башмачках, когда расфуфыренные барыни спешили на вечерний променад со своими графьями, не иначе. Пролеты лестницы располагались не впритирку, как в сегодняшних панельных каморках, а так же, как в питерских Крестах, — по четырем сторонам большого квадрата, образуя глубокую шахту. Посередине шахты — уже в сталинское время — соорудили сетчатую клетку, внутри которой изредка раздавался жуткий гул и душераздирающий скрип. Это перемещался в пространстве лифт завода «Красная пролетарка» — клетушка, куда с трудом умещались две кошки. Агрегат имел обыкновение застревать между этажами, и об этом, несмотря на минимум извилин, догадались «братки», едва взглянув на ненадежную конструкцию.