Дело пошло на удивление резво и споро. Не прошло и года, как Лисицын стал владельцем и совладельцем мощной и разветвленной сети деликатесных — по преимуществу — суперов, раскинутой не только по российской территории, но охватывающей и ближнее зарубежье. Конечно, пробиться в настоящие олигархи на торговле продовольствием — пусть и самым избранным и дорогостоящим — маловероятно.
Но и жаловаться на свое финансовое положение у Лисицына не было никаких оснований. Внешне отношения старых друзей не претерпели серьезных изменений. Орликов и Лисицын регулярно встречались, обедали вместе, а то и ударялись в вояжи по злачным местам. Конечно, какая-то «заноза» в памяти сидела. Помнилось и то, что ему всегда уготавливалась роль вечно «второго», что во всех серьезных вопросах приоритет Анатолия был неоспорим, что он, Олег Лисицын, если уж говорить честно, всегда являлся немного «мальчиком на побегушках» при Орликове. И конечно же главный и невероятно болезненный удар — его позорное отлучение от «Мировых инвестиций».
Но и сейчас, в качественно новой фазе их отношений, Лисицын не мог преодолеть себя и постоянно следовал в фарватере жизненных приоритетов и интересов Орликова.
Узнав, что его «брат» увлекся коллекционированием живописи, антиквариата, редких старинных музыкальных инструментов, Лисицын решил, что, мол, «и мы не лыком шиты», и не просто стал завзятым коллекционером, но и начал активно вкладывать серьезные средства в торговлю произведениями искусства.
Впрочем, решающую роль в этом новом увлечении сыграл совсем даже не Орликов, а…
Если бы кто-то когда-то сказал Лисицыну, что какая-то баба сможет занять в его жизни столь существенное место, он бы долго смеялся. И тем не менее невероятное произошло. И именовалось это невероятное Диной Леонардовной Тимашевской.
— Диночка свет Леонардовна, я вас, лапочка, просто не узнаю! Вы сегодня какая-то утомленная, расслабленная, рассредоточенная…
— С чего вы это взяли, Ростислав Львович?
— Ну как же? Я стараюсь во всех подробностях обрисовать вам план наших ближайших операций, а вы меня, в общем-то, совсем даже и не слушаете.
— Ничего подобного. Я слушаю вас очень внимательно.
— Ну-ну-ну, Динуля! Не надо пытаться ввести в заблуждение старого, мудрого дядю Ростика. Я ведь все вижу, все понимаю…
— Что вы понимаете, Ростислав Львович?
— Видите ли, ваше теперешнее состояние очень напоминает рядовое, банальное утреннее похмелье, когда голова гудит, желудок стремится выбросить наружу остатки того, что было принято накануне, перед глазами кружатся дикие цветовые пятна, а сами глаза, предварительно вжав голову в мягкую и ласковую подушку, хочется закрыть покрепче и никогда не открывать.
— Что за чушь вы городите?!
— Безусловно, чушь, ибо мне прекрасно известно ваше резко отрицательное отношение к неумеренному потреблению спиртных напитков.
— Так в чем же дело?
— Да ни в чем, собственно. Так, небольшие личные дедуктивные выводы.
— Очень интересно. Не поделитесь ли?
— Охотно. Если молодая, красивая женщина, не склонная к алкоголизму, выглядит утром, как после чрезмерного перепоя, сделать соответствующее заключение совсем не трудно.
— Ну-ну…
— Следовательно, она прошедшей ночью отдавала дань совсем другим необузданным страстям, скажем так, чрезмерному перетрахиванию…
— Что вы себе позволяете, Ростислав?!
— Да, вы правы, я выразился крайне неудачно, в духе этого сегодняшнего омерзительного сленга. Попробуем сформулировать более изящно. Скажем так: «В эту ночь очаровательная и страстная дама предбальзаковского возраста растратила всю себя в неуемных и сладостных любовных утехах». Как? По-моему, готовая цитата в любую академическую работу.
— Ну и сука же ты, Ростик!
— Динонька, деточка, поверь, тебе совершенно не к лицу подобные выражения. Да и потом, на правду не обижаются. А разве я своим предположением как-то погрешил против истины?
«Не погрешил, старый, гнусный, пронырливый лис. Еще как не погрешил!»
Вчера Дина Леонардовна действительно позволила себе «оттянуться», что называется, «без тормозов».
Этого юного мальчугана, Славика Синягина, где-то раскопали Раевские. Парнишка действительно чертовски талантлив и, кто знает, возможно, со временем и при благоприятном раскладе станет вполне даже известным художником. Но куда большее значение для Дины Тимашевской имела совершенно потрясающая способность молодого человека к стилизациям, причем под кого угодно: Репин так Репин, Васнецов — будьте любезны, Малевич, Шагал, Лисицкий, Родченко — все, что пожелаете. К такому таланту необходимо было отнестись с должной бережностью. Разумеется, о персональной выставке в галерее Раевских речь пока идти не могла — на эти престижные стенды попадали лишь работы не то что именитых, а исключительно знаменитых авторов. Но Тимашевская считала весьма целесообразным и полезным — в воспитательном смысле, — прежде чем вовлекать очередной талант в круг своих профессиональных интересов, продемонстрировать внимание и заинтересованность к собственному творчеству потенциального чернорабочего. Для нее, при ее связях и влиянии, не составило труда организовать этому самому Славику небольшую выставку в зале районной библиотеки в Кунцеве, обеспечить некоторую посещаемость и пару-тройку положительных рецензий. Несколько работ были даже куплены! Разумеется, мальчишка и понятия не имел, что все покупки — через подставных лиц, естественно, — также были делом рук Дины Леонардовны.
Восторгу парня не было предела. Несколько дней он обрывал телефон Тимашевской, напрашиваясь на благодарственный визит. И в конце концов… «А почему бы, собственно, и нет?»
Роскошный букет, огромная коробка конфет, французское шампанское… «Ого, а мальчик-то влупил во все это, пожалуй, побольше, чем весь его гонорар за проданные картины! Что ж, это хорошо. Парень умеет быть благодарным». Это «про себя» конечно же. А вслух: «Славочка! Да зачем это все, родной? Что ж, у меня глотка шампанского не найдется, что ли?»
В просторной, двухуровневой квартире, оформленной со сдержанным, хорошим вкусом, в которой, однако, каждая деталь интерьера убедительно свидетельствовала о немалых финансовых вложениях, разумеется, нашлось изрядное количество и тонких деликатесов, и изысканных напитков. Естественная и доброжелательная атмосфера, установившаяся с первых же минут, с каждым следующим глотком — Дина действительно пила очень мало, но сегодня позволила себе и в этом плане некоторую вольность — все больше и больше расслабляла и обволакивала, одновременно насыщаясь совершенно особыми и ни с чем не сравнимыми импульсами и флюидами взаимного притяжения. «А почему бы и нет?»
— Минуточку, Слава.
Пройдя в ванную, Дина Леонардовна переоблачилась в очень красивый, розовый с золотом, пеньюар, предварительно избавившись от всего лишнего. Целование рук стало уже таким страстным, что со всей очевидностью вырисовывалась следующая стадия общения: заваливание на ковер — роскошный, пушистый и в принципе вполне пригодный для сексуальных игр, — лихорадочное сдирание лифчика и трусиков с неизбежной их порчей — а белье Дина покупала только в самых дорогих магазинах, выбирала очень тщательно и не видела необходимости портить его в случайных, второстепенных приключениях, — ну и всяких прочих глупостей, типа распутывания завязавшихся какими-то дурацкими узлами колготок, отрывания «с мясом» брошек, подвернувшихся каблуков…