И вы хотели бы, чтобы я бежала за ним?
— А у вас ни на секунду не появлялось такое желание?
Она слегка заколебалась.
— Честно говоря, да! Но я поразмыслила. Если бы Язон хотел увидеть меня, как я его, он был бы сейчас в Москве, пытаясь найти меня, выкрикивал бы мое имя на всех перекрестках.
— А кто вам сказал, что он не делает это?
— Не представляйтесь адвокатом дьявола, друг мой.
Вы знаете так же хорошо, как и я, что это невозможно.
Язон с каждой минутой удаляется от нас, будьте уверены.
После всего это нормальная плата за мое безумие. Какая была необходимость вырывать его из тюрьмы в Одессе и привозить сюда? Пусть бы оставался у Ришелье на все время этой проклятой войны с англичанами. Но я сама открыла дверь его клетки, и, подобно диким птицам, он улетел, оставив меня здесь. Не могла же я за ним гнаться.
— Марианна, Марианна, к чему такая горечь, — тихо сказал виконт. — Я не испытываю к нему особой нежности, однако вы представляете его, пожалуй, более гнусным, чем он есть в действительности.
— Нет, Жоливаль! Я давно должна была понять.
Он тот, кто есть… и я получила только то, что заслужила. Он не до такой степени глуп, чтобы…
Яростные раскаты голоса, в котором Марианна без труда узнала металлический тембр императора, прервали ее трезвую самокритику. В следующий момент дверь императорской спальни распахнулась от удара и на пороге показался сам Наполеон, в халате, с растрепанными волосами и ночным колпаком в руке.
Тотчас наступила тишина. Шум разговоров прервался перед мечущим молнии взглядом императора.
— Что за крик подняли вы здесь, словно болтливые старухи? Почему не предупредили меня? И почему все вы не на своих местах? Пожары возникают почти везде из-за беспорядка в войсках и оставленных населением домов…
— Сир! — запротестовал гигант блондин нордического типа, чье красивое лицо обрамляли густые золотистые бакенбарды. — Люди становятся жертвами этого пожара. И это сами московиты…
— Глупости! Мне сказали, что город отдан на разграбление. Солдаты срывают двери, взламывают подвалы. Набирают чай, кофе, меха, вино и водку! А я не хочу этого! Вы — губернатор Москвы, господин маршал! Прекратите это безобразие!
Получив такую отповедь, маршал Мортье поднял было протестующе руки, но затем беспомощно развел ими и, повернувшись кругом, направился к лестнице, сопровождаемый двумя офицерами его штаба, в то время как Наполеон визгливо повторял:
— Московиты! Московиты! Чего только о них не наплетут! Я не могу поверить, что эти люди поджигают свои дома, только чтобы не дать нам в них остановиться…
Набравшись храбрости, Марианна подошла к нему.
— И тем не менее, сир, это так. Умоляю вас поверить мне! Ваши солдаты — не причина этой драмы!
Ростопчин сам…
Ярость императорского взгляда обрушилась на нее, — Вы еще здесь, сударыня? В такой час порядочной женщине полагается быть в постели. Возвращайтесь в нее!..
— Зачем? Чтобы терпеливо ждать, когда огонь охватит мои одеяла и я вспыхну, вознося хвалу императору, который всегда прав? Большое спасибо, сир! Если вы не хотите послушаться меня, я лучше уеду.
— И куда, хотел бы я знать?
— Безразлично, лишь бы отсюда! У меня нет ни малейшего желания ждать, пока из этого проклятого дворца нельзя будет выйти, ни участвовать в гигантском аутодафе, которое Ростопчин решил устроить в честь погибших под Москвой русских солдат! Если вам угодно, сир, принять в этом участие, — воля ваша, но я молода и хочу еще пожить! Так что, с вашего разрешения…
Она начала опускаться в реверансе. Но напоминание о его недавней победе успокоило императора. Он резко нагнулся, ухватил молодую женщину за кончик уха и потянул так сильно, что она вскрикнула. Затем, улыбаясь, он сказал:
— Полноте! Успокойтесь, княгиня! Вы не заставите меня поверить, что вы испытываете страх. Только не вы!
Что касается того, чтобы покинуть наше общество, это категорически запрещается! Если придется покинуть это место, мы уедем вместе, но запомните, что сейчас об этом не может быть и речи. Все, что я вам разрешаю, — пойти отдохнуть и освежиться. Мы позавтракаем вместе в восемь часов!
Но так уж, видно, было предопределено, что Марианна не скоро попадет в свою комнату. В то время как заполнявшая галерею встревоженная толпа понемногу рассасывалась, появился возглавляемый генералом Дюронелем отряд, конвоировавший людей, одетых в подобие мундиров зеленого цвета, вместе с какими-то взлохмаченными мужиками. За ними спешил императорский переводчик, Лелорн д'Идевиль. Император, собиравшийся пойти к себе, обернулся с недовольным видом.
— Ну что там еще? Что это за люди?
Дюронель отрапортовал:
— Их называют будочниками, сир. Они из полицейской охраны и обычно следят за порядком, но сегодня их задержали при поджоге винной лавки. Эти бродяги помогали им.
Наполеон сделал резкое движение, и его помрачневший взгляд машинально поискал глаза Марианны.
— Вы уверены в этом?
— Безусловно, сир! К тому же, кроме этих солдат, которые арестовали поджигателей, есть еще свидетели: несколько польских коммерсантов, живущих по соседству. Они следуют за нами и сейчас придут…
Наступила тишина. Перед растерянными пленниками Наполеон стал медленно прохаживаться, заложив руки за спину и время от времени бросая взгляды на этих людей, которые инстинктивно затаили дыхание. Внезапно он остановился.
— Что они говорят в свою защиту?
Барон д'Идевиль выступил вперед.
— Они все утверждают, что приказ сжечь город был отдан им губернатором Ростопчиным перед…
— Не правда! — закричал Наполеон. — Это не может быть правдой, потому что было бы безумием. Эти люди лгут. Просто они хотят увильнуть от ответственности за преступление и надеются на снисхождение.
— Их следовало бы поймать на слове, сир. Но посмотрите, к нам ведут других, и я могу поспорить, что мы услышим ту же песню.
Действительно, появилась новая группа с уже знакомым Марианне сержантом Бургонем. Но на этот раз их сопровождал старый еврей в полуобгорелом сюртуке. С ужимками и вздохами он объяснил, что если бы не Богом посланный сержант с его людьми, он сгорел бы со всем содержимым своей бакалейной лавки.
— Это невозможно! — повторял Наполеон. — Это невозможно!..
Тем не менее его голос терял уверенность. Похоже, что он повторял одно и то же, прежде всего стараясь убедить себя.
— Сир, — осторожно вмешалась Марианна, — эти люди предпочитают уничтожить Москву, но не дать вам ею пользоваться. Возможно, это чувство примитивное, но в какой-то мере оно сливается с любовью. Вы сами, если бы дело шло о Париже…