— Ты чокнутая или упрямая, а? Ты похожа на Лизетту, мою ослицу! Или ты хочешь перещеголять Жанну д'Арк? Кожа-то твоя, тебе видней! Лучше бы потерпела и осталась с нами, потому что, честно говоря, Маленький Капрал не собирается тут засиживаться.
— А мне говорили, что он и слышать не хочет об отъезде.
— Болтовня! Я-то знаю лучше. Это пройдоха Бертье заставил его решиться, сказав, что если приклеить задницу здесь, то уже не пробьешься к остальной армии. Когда я чапала сюда, краем уха слышала, как какой-то головастик говорил это одному холую и добавил, что надо приготовить Торю, одну из кляч императора.
Так что подожди немного, и двинем все вместе.
Эти разглагольствования ничуть не обрадовали Марианну. Она умирала от страха, что один из ее преследователей обнаружит ее мирно беседующей с маркитанткой.
Ибо теперь, когда она могла считать бегство кардинала состоявшимся, она как огня боялась объяснений с Наполеоном. Его гнев, иногда делавший его совершенно неуправляемым, она слишком хорошо знала, и он посчитает спасение человека, желавшего его смерти, личным оскорблением, перед которым сгладится все, что было у них в прошлом. Марианна рисковала быть объявленной соучастницей, следовательно, государственной преступницей.
Но, поскольку она стояла на своем и упорно отказывалась остаться здесь, мамаша Тамбуль капитулировала.
— Ладно! — вздохнула она. — Пошли, раз тебе так припекает! Я доведу тебя до, выхода.
Они рядышком подошли к потерне, где солдаты продолжали носить воду, и встретили маркитантку взрывом радостных проклятий и сальных шуток, касающихся помощницы, которую она, похоже, выбрала. Телосложение Марианны особенно воодушевило остроумие этих господ, и нескромные замечания, приправленные совершенно недвусмысленными предложениями, преградили им путь.
Настолько даже, что мамаша Тамбуль рассвирепела.
— Заткните глотки, паразиты! — заорала она. — Вы что надумали? Это вам не Мари-спит-с — каждым, эта малышка, это племянница кюре. Если вам наплевать на ее юбку, надо уважать хоть юбку дядюшки! И расступитесь, чтоб она вышла!
— Вышла? Это значит оказать ей дурную услугу, — заметил бородатый рыжий сапер, который так строил молодой женщине глазки, что казалось, что у него нервный тик. — Снаружи все горит! Она изжарится, и это будет ужасно жаль, особенно из-за кюре.
— Я ей уже все это говорила. Ну-ка, брысь! Подвиньтесь чуток и пропустите ее, да не вздумайте лапать!
Знаю я вас!..
— А как же это сделать? — пробурчал мокрый как мышь парень. — Куда девать ведра?
Действительно, болтовня не мешала делу. Не переставая передавать ведра, мужчины получали из рук маркитантки свою порцию рикики прямо в глотку. Тем не менее, поскольку никто не собирался освободить проход, следивший за работой офицер, до сих пор не вмешивавшийся в Спор, подошел и взял Марианну за руку.
— Идите, мадемуазель, и извините их: им просто не хочется, чтобы вы ушли. Впрочем, они правы — это неблагоразумно!
— Большое спасибо, господин офицер, но мне совершенно необходимо встретиться с дядюшкой. Сейчас из-за меня он должен быть в отчаянии.
Ведомая внимательной рукой офицера, Марианна с трудом прошла через проход, превратившийся в болото из-за осыпавшейся земли и хлюпавшей из полных ведер воды. Затем, попав на другую сторону, она еще раз поблагодарила и с облегчением вздохнула, оказавшись вне стен цитадели, хотя теперь в свободно представшем виде горящего города не было ничего утешительного:
Кремль окружала стена огня.
— А вон там еще не горит! — крикнула ей мамаша Тамбуль, которая последовала за нею, раздавая по пути порции алкоголя, — — Если это твой квартал, тебе повезло!
Действительно, в стороне Сен-Луи-де-Франс город еще стоял, и пожар туда не распространился; только базар горел, но уже не так яростно.
— Правильно, это он, — сказала Марианна, радуясь открытию, что есть еще возможность выхода. — Еще раз спасибо, мадам Тамбуль!
Смех маркитантки сопровождал ее, когда она направилась вдоль берега. Она услышала еще, как та прокричала, сложив руки рупором:
— Эй! Если не найдешь дядюшку, возвращайся! Я знаю, что делать с такой красоткой, как ты… и парни тоже!
Вскоре Марианна оказалась среди волнующейся толпы на площади. Войска, которые расположились здесь накануне, старались укрыть орудия и амуницию, тогда как одна их часть занимала дворцы и окрестные здания. Здесь была масса упряжек, большей частью странных и причудливых, начиная от повозок торговцев до господских карет, но все доверху заполненные плодами грабежа, ибо под видом спасения ценностей города солдаты грабили все подряд.
Рискуя попасть под колеса, получая со всех сторон тумаки, Марианне удалось все-таки добраться до дворца Ростопчина. И на его пороге она буквально упала в объятия сержанта Бургоня, который никого не пропускал внутрь.
Узнав его, она ужаснулась. Совсем недавно, когда Готье де Шазей напал на императора, он был на галерее с группой задержанных будочников. Он должен был присутствовать при той сцене… но — она сразу успокоилась — он видел, что произошло, конечно, но раз он вернулся сюда, он не может знать, чем все кончилось.
— Куда вы спешите, милая дама? — с привычным добродушием спросил он.
— Я хочу войти. Вспомните, я была в этом доме с раненным в ногу господином, моим дядей, когда вы прибыли сюда позавчера.
Он чистосердечно улыбнулся.
— Я хорошо помню вас! И я даже видел вас сегодня утром во дворце, но войти в этот дом невозможно.
Хотя он и не горит, он в большой опасности, и его реквизировали по приказу его величества. К тому же все гражданские должны покинуть город.
— Но у меня встреча с дядей! Он уже должен быть здесь! Вы не видели его?
— Господина со сломанной ногой? Нет. Я никого не видел!
— Однако он должен был прийти. Возможно, вы не заметили его?
— Этого не может быть, милая дама! Скоро уже четыре часа, как мы стоим здесь на карауле. И если бы кто-нибудь вошел, я увидел бы его так же точно, как меня зовут Адриан — Жан-Батист-Франсуа Бургонь! Если ваш дядя был в Кремле, он должен там остаться! Пока император тоже там…
Но Марианна с бледной улыбкой благодарности уже оставила его, направляясь к храму Василия Блаженного, чтобы постараться разобраться в создавшейся ситуации.
Где же могут быть Гракх и Жоливаль? Если сержант их не видел, несомненно, они не приходили. Но что могло их задержать? И где теперь с ними встретиться?
Она как раз вовремя отскочила в сторону, чтобы ее не задел фургон, доверху забитый мебелью и свернутыми в рулоны коврами, катившийся по склону от собора.
Она инстинктивно прижалась к круглой тумбе кирпичной кладки, постоянно служившей эшафотом для московского правосудия, затем, когда опасность миновала, начала взбираться к собору, думая найти хотя бы ненадолго передышку и спокойствие, даже если там будет полно молящихся. Никогда еще, как сейчас, когда она оказалась одинокой и затерянной в центре чужого и враждебного города, она не чувствовала такой потребности в помощи Бога.