— Размечтался! — махнул рукой Разумневич. — На сколько хватит, на столько и скупим. Хотя жаль, что не все… Нет, ты представляешь, как они там, на Западе, Минфину не верят, а верят какому-то Макарову? Стоило в моей газете появиться статье этого старого пердуна о наших долгах, которые мы будто бы не собираемся возвращать, и они сразу запаниковали.
— Именно, — кивнул Корягин, доставая толстую сигару. — Я дал еще одно объявление в «Файнэшнл тайме», что скупаю долговые обязательства…
— Надеюсь, не под своим именем? — нетерпеливо перебил Лев Семенович.
— Лева, ты меня опять с кем-то путаешь, — досадливо поморщился Корягин.
— Извини, извини… Но ты такой стал важный. Куришь дорогие сигары. Теперь уже не кашляешь от дыма?
— Ле-ева… — протянул шурин.
— Молчу. Ты хоть по утрам бегаешь, как обещал? Такой молодой, а посмотри, какая у тебя одышка! И теперь взгляни на меня! На мой подтянутый живот. Мне мои массажистки комплименты каждый раз говорят.
— За такие деньги я бы тебе еще не такого наговорил, — хмыкнул Корягин. — Может, вернемся к делу?
— Ну так я только об этом тебя и прошу! Рассказывай, не отвлекайся!
Корягин вздохнул, покачал головой и продолжал:
— В тот же день нам позвонили из «Лионского кредита». На следующий уже из четырех банков. И предлагают еще большую скидку. Подслушивают они друг друга, что ли?..
— Запомни, Володя, если хочешь иметь дело с цивилизованными людьми, — горячо заговорил Разумневич, — у них там не наш с тобой бандитский капитализм. Что у нас правило, то у них исключение. И наоборот. Только с глубоко порядочными людьми, а не с нашими живоглотами можно затевать такое большое дело… Ибо честным людям нет необходимости подозревать и подслушивать друг друга. Там у них все прозрачно и открыто, как у девушки в ночной соррчке.
— Это я обязательно запомню, — кивнул Корягин. — Насчет девушки в ночной сорочке.
— Ты поставил условием полную конфиденциальность переговоров?
— Обижаешь…
— Теперь другое… Покажи мне список кредиторов, которые уже откликнулись на твое предложение, — сказал Лев Борисович, надев очки. — Ах, как я их понимаю, если бы ты знал! Поди, проклинают тот день и час, когда решили иметь дело с нашей рыночной демократией…
Корягин достал из кейса список с семизначными цифрами и положил его перед зятем.
Лев Семенович сначала просто читал, потом взялся за сердце.
— Боже ж мой… — простонал он. — Где я им возьму такие деньги! Попроси их еще скинуть! Только не всех. Англичане и немцы зажмутся, у них просить не надо, эти евреи из Штатов тоже, я их знаю, как самого себя, но уж итальянцы и испанцы, как люди чести и горячих кровей, обязательно должны пойти навстречу бедному российскому бизнесмену!
— Лева! — не выдержал Корягин. — Не будь так жаден! Где ты еще увидишь такие скидки?
— Я умирать буду, но не забуду этих скидок! — воскликнул Лев Семенович. — А если они мне скинут еще несколько процентов, я умру прямо сейчас от одного изумления перед благородством их души.
Корягин качал головой.
— Читай, Лева, читай…
И хозяин читал, шевеля толстыми губами, вздыхая и складывая суммы на калькуляторе.
— Все понятно. Денег нам явно не хватит, — безучастно сказал Разумневич через несколько минут. — Мне не вытянуть даже десятой части из этого списка. Я не представлял, в какие долги влез наш недоразвитый капитализм. Мы, похоже, переиграли. Слишком многого захотели, и все сразу. А это иногда плохо кончается.
— Тогда возьмем сколько сможем?
— Нет, это не тот вариант. Сразу появятся конкуренты, которые будут отбивать у нас продавцов, завышая ставки. Эдик только того и ждет, как бы у меня урвать.
— Может, взять кредит? — спросил Корягин, зажигая дрожащими от волнения пальцами новую сигару. — Тебе ведь дадут…
— Мне-то дадут. Но этим самым я привлеку внимание того же Эдика… — Лев Семенович посмотрел на своего шурина поверх очков. — С чего, мол, этот Левка, с его бабками, вдруг берет такой большой кредит? Явно неспроста! И этот вопрос он задаст не просто так, а обязательно в нашей свободной от всякой порядочности и деликатности прессе! — И опять погрозил коротким пальцем в пространство. — Ладно. Сами разберемся, кого нам ограбить, а кого помиловать, — он кивнул на список.
Вошла Таня, вкатив столик на колесиках, уставленный кофейником и чашечками кофе.
— Там Вадим несколько раз звонил, говорил о каком-то срочном деле и просил разрешения приехать… — сказала она. — Что ему сказать?
— Запомни. С этих пор для Вадима ничего срочного быть не может! — громко сказал Разумневич и выразительно посмотрел на Таню, потом перевел взгляд на Корягина.
— Мне как-то все равно! — сказала она. — Но ты же не хотел бы, чтобы я именно так ему ответила?
— Ну придумай какую-нибудь отговорку… И не мешай.
Она пожала плечами и вышла из кабинета.
Подумав немного, Разумневич снял трубку, набрал служебный номер Вячеслава Понятовского.
— Алло? — послышался мелодичный девичий голос. — Я вас слушаю.
— Деточка, дорогая, скажите вашему начальнику, а моему племяннику Славе, что это звонит дядя Лева, который им очень гордится.
— Так и сказать, дядя Лева?
— Ну, это он так звал меня с детства, вы же понимаете? Но вы наверняка слышали обо мне как об акуле мирового капитализма, Разумневиче Льве Семеновиче.
— Очень приятно, Лев Семенович, меня зовут Маша. Хоть вы и акула, но голос у вас очень приятный.
— Спасибо, спасибо… — растроганно поблагодарил Разумневич. — Значит, будем знакомы, Машенька… Я просто прежде звонил ему только домой, чтобы никого там, у вас, не беспокоить и не отвлекать от работы. Но сегодня исключительный случай.
— Сожалею, но у него сейчас идет совещание. Не могли бы вы перезвонить попозже?
— Только несколько слов! Да-да, так ему и передайте. И я не буду его отвлекать.
— Слушаю… — вскоре послышался в трубке бархатистый голос. — Лев Семенович, это вы?
— Славик, родной, да, это я тебя беспокою, здравствуй… Не мог бы ты ко мне подъехать прямо сейчас? Или чуть попозже?
— Нет, пожалуй. Сейчас совещание, приехали наши коллеги из Италии, потом иду с ними к министру… Часа через три, как освобожусь, я перезвоню, хорошо?
Лев Семенович положил трубку и весело взглянул на шурина.
— Отдыхай! — сказал он. — Тебе предстоят трудные дни. А я пока поработаю за всех вас. На наше общее благо.
Он проводил Корягина до дверей, хлопнул его по плечу, постоял, пожевал губами, вопросительно глядя на Таню.
— Ты хочешь о чем-то меня спросить? — Она подняла на него глаза от своих бумаг.