— Да ладно тебе ругаться. — Кириллов улыбнулся и примирительным жестом поднял ладони. — Незачем на меня набрасываться, ребята. Я ведь ваш друг, помните? Просто я привык называть вещи своими именами. А что касается вашего Берлина, то я его не знаю и знать не хочу. Делайте, как считаете нужным. Главное, чтоб он нас не заложил. Ты за это поручишься? — Он посмотрел на Ларису.
— Да, — серьезно ответила она. — Как за себя саму.
— Ну тогда я спокоен, — улыбнулся Кириллов.
— Рада за тебя. Ты сможешь узнать о передвижениях генералов? Выяснить их маршруты, рабочий график?
— Попробую. Но нужно, чтобы кто-нибудь помог. Одному мне «наружку» не наладить.
Лариса повернулась к Бабаеву:
— Женя?
— Да, конечно, — с готовностью отозвался тот. — Андрей, я в твоем полном распоряжении.
— Да и я, если нужно, помогу, — сказал Кизиков.
Кириллов сощурил маленькие, добродушные глазки:
— Ну с такими помощниками я горы сверну. Считайте, что золотопогонники у нас в руках. Кстати, Лариса… Я тут подумал… Может, тебе пока не стоит в это соваться? Поговори с Берлиным, вытряси из него деньги, и все. Остальное мы сделаем сами.
— Правильно, — кивнул Бабаев. — Мы вполне справимся вчетвером.
Геннадий Кизиков с любопытством посмотрел на сестру, думая, что она, по-своему обыкновению, начнет спорить и возражать, однако Лариса лишь пожала плечами:
— Посмотрим. Пусть пока все идет, как идет.
Через три дня Ларисе Кизиковой позвонил Кириллов. Голос у него был возбужденный:
— Алло, Лариса, это Андрей! Важная информация! У нас с вами есть шанс убить трех зайцев сразу!
— То есть?
— На следующей неделе наши… «объекты» едут на встречу с руководителем аппарата Кабинета министров Русаком. Будет какое-то важное совещание по поводу Храбровицкого. Подробности я сейчас уточняю.
— Мы сможем перехватить их по дороге?
— А почему нет? При правильной организации дела возможно все! Я пять минут назад говорил с Бебиковым. У него все в порядке, работа движется. Как у нас со средствами?
— Ты имеешь в виду деньги?
— Разумеется.
— Деньги я достала.
— Рассказала Берлину обо всем?
— Нет.
— Он сам догадался?
— Сложно сказать. В общем, он просто дал мне деньги.
— Столько, сколько мы рассчитывали?
— Да… И даже немного больше.
— Отлично! Ладно, даю отбой. Как только узнаю подробности о совещании, доложусь. Пока!
Кириллов отключил связь. Лариса положила трубку на рычаг, чувствуя, кай учащенно бьется ее сердце. Итак, дело начало набирать обороты. Лариса посмотрела на свое отражение в зеркале. Лицо ее слегка похудело, но черты стали тоньше, строже и оформленней, как это обычно бывает у монахов и аскетов. В целом это новое лицо ей понравилось.
Евгений Бабаев остановил машину и заглушил мотор. Опустив стекло, он достал из кармана сигареты и закурил. Вечер был ясный и теплый. Из бара, рядом с которым Бабаев припарковал машину, доносились тихие звуки музыки. В сердце засаднило; с ним всегда так бывало, когда он слышал тихую музыку, доносившуюся издалека. В детстве Евгений жил с родителями неподалеку от танцплощадки. По выходным он лежал в своей постели, в темной комнате, заложив руки за голову, и вслушивался в тихие всплески музыки, которые доносил до него ветер. Далекая музыка очаровывала его своей недостижимостью. Она словно бы прорывалась к нему из другого мира, из таинственного и странного мира взрослых, в который ему когда-нибудь предстояло попасть.
Джинсы воды набрали и прилипли…
Мне кажется, мы крепко влипли…
Мне кажется, погасло солнце…
Прости меня, моя любовь…
Бабаев знал и любил эту песню. С самого детства далекая музыка всегда вызывала в сердце Евгения тихую грусть. В висках у него слегка застучало, сердце забилось быстрее обычного. После контузии у него часто болела голова, и этот стук в висках был первым предвестником приступа боли и паники, которая охватывала Бабаева в самые неподходящие моменты.
Евгений попытался успокоиться, проделав дыхательное упражнение, которому его научили в клинике. Сердцебиение успокоилось, боль отступила.
Мне кажется, погасло солнце…
Прости меня, моя любовь…
Если бы Евгения спросили, почему он взялся за это дело, он бы не смог ответить четко. Сколько он ни рылся в своей душе, он не смог найти в ней даже частицы злобы к этим генералам. Ему было плевать на Храбровицкого и на его беды. Если говорить честно, он даже рад был, что этого толстосума посадили. Бабаев чувствовал, как расцветает Лариса в присутствии олигарха, замечал теплые взгляды, которыми они обмениваются, но ничем не выдавал своего неудовольствия. Зачем? Что от этого изменится? Евгений был счастлив уже тем, что Лариса заметила его, обратила на него внимание. В ту ночь, когда они стали любовниками, Бабаев не мог уснуть. Он лежал на боку и смотрел на спящую Ларису. Она улыбалась во сне, и Евгений тоже не мог сдержать улыбки. Он был счастлив.
«За что мне это? — думал он. — Какие подвиги я совершил, чтобы получить ее? Как так получилось, что эта прекрасная девушка, за которую я отдал бы не только жизнь, но и саму душу, оказалась в моей постели?»
Ответа на эти вопросы не было. Но она, Лариса, была здесь. Он мог прикоснуться к ней, мог вдыхать ее горячее дыхание. Мог погладить ее по волосам.
«А что, если утром она просто встанет и уйдет? Уйдет навсегда?» — подумал тогда Бабаев, и ему стало по-настоящему страшно. Он вдруг понял, что не вынесет ее ухода. Ему просто незачем тогда будет жить на свете.
Мне кажется», погасло солнце…
Прости меня, моя любовь…
Но она не ушла. Она осталась с ним. Бабаев так и не поверил, что она любит его. Ей просто нужно было крепкое плечо, и его, Бабаева, плечо оказалось крепче других. Пока он будет сильным, она будет с ним. Но стоит ему показать свою слабость, и все кончится. Она уйдет, и солнце погаснет. Из-за этого, и только из-за этого, Евгений согласился участвовать в операции.
Прости меня, моя любовь…
В рации, лежащей рядом с Бабаевым на сиденье, зашуршало, вслед за тем голос Павла Петровича произнес:
— Женя, они выехали! Ты слышишь меня? Прием!
Бабаев взял рацию, поднес ее ко рту и нажал на кнопку:
— Я вас слышу. Я на месте.
— Хорошо. Будь внимателен, скоро они будут рядом с тобой.
— Понял.
Перед Бабаевым стояли две задачи. Первая — предупредить Геннадия о приближении машины с генералами. Вторая — подстраховать его на случай неудачного отхода. Он должен был задержать и отвлечь милицию, то есть принять огонь на себя, а потом (если повезет и он останется жив) скрыться, бросив машину в каком-нибудь переулке.