— А ты чего, не знал? Мы тогда все удивились, что тебя не было на кладбище. Вы вроде как дружили.
От этого известия Васе сделалось очень грустно. Договорились обязательно созвониться и сходить на кладбище.
… У метро затормозила милицейская машина, в которой сидело четверо сотрудников в форме.
— Вот он, — сидящий на заднем сиденье показал на группу парней, стоящих под деревьями и пьющих пиво, — в красной майке и в куртке. Высокий. Вот он сейчас боком повернулся.
— А остальные?
— Остальные ни при чем.
Милиционеры вышли из машины и быстрым шагом направились к стоящей под деревьями группе.
Заметив идущих к ним милиционеров, все напряглись.
— Вот черт! Сейчас за пиво погонят.
Однако все произошло по-другому.
Не обращая внимания ни на идущих мимо граждан, ни на всех остальных, милиционеры двинулись прямо к Авдееву. Двое из них схватили его за руки, двое других принялись избивать.
Все попытки одноклассников как-либо вмешаться в происходящее ни к чему не привели. Казалось, милиционеры даже не замечают, что вокруг вообще кто-то находится.
На избиение ушло совсем немного времени, минут пять или семь. За все это время милиционеры не проронили ни слова. Они молча били по животу и в лицо, совершенно не заботясь о том, что останутся «следы».
Закончив, они так же быстро вернулись к своей машине. Через мгновение машина отъехала.
Ребята подошли к валяющемуся на земле Васе, помогли ему встать. Вокруг обоих глаз мгновенно набухли синяки, рот был окровавлен. Кто-то протянул платок. Когда Авдеев утерся, ребята увидели, что у него выбиты все передние зубы.
К ним подошел интеллигентного вида мужчина средних лет, по виду институтский преподаватель:
— Ребята, что здесь случилось? Я все видел. — Он взглянул на избитого Васю. — О господи, ему нужна помощь.
— Да мы сами ничего не поняли, — ответил кто-то. — Они выскочили и накинулись на него. Даже ничего не сказали.
— Вы знаете, — сказал мужчина, — у меня фотографическая память. Я был рядом и запомнил номер их машины. Я все так запоминаю. Вам надо сейчас же идти в отделение и написать жалобу. Я пойду с вами и буду свидетелем. Я директор гимназии, ко мне прислушаются.
— Это бесполезно, — сказал Вася, — мы никого не найдем-
На стоянке перед отделением стояла милицейская машина с номером, который назвал директор гимназии.
— Да, это та машина, — сказал кто-то из одноклассников, — я заметил, у нее еще сзади наклейка была.
Все вошли в отделение. Директор гимназии шел впереди. Не дожидаясь приглашения, он сразу подошел к дежурному:
— Четверо ваших сотрудники только что жестоко избили этого парня. Мы все свидетели. Я запомнил номер машины, сейчас она стоит на вашей стоянке. Мы хотели бы написать заявление
— Но это невозможно, — удивился дежурный, — все сотрудники с этой машины находятся в отделении, и в последние три часа никто из них отделение не покидал. Когда, вы говорите, это случилось.
— Это случилось двадцать минут назад, и мы хотели бы увидеть этих сотрудников. Я уверен, что мы сможем их опознать.
— Хорошо, сейчас они спустятся. Сколько, вы говорите, их было, четверо?
Когда со второго этажа спустились милиционеры, все замолчали. Молчание длилось несколько минут. Милиционеры равнодушно рассматривали посетителей, те изумленно смотрели на них.
— Это не они, — сказал кто-то, — это другие люди.
— Потерпевший, — обратился дежурный к Авдееву, — вы их узнаёте? Это те люди, которые вас избили?
Вася молчал.
— Но этого не может быть, — заволновался директор гимназии, — вы точно уверены, что это именно их машина?
— Уважаемый, — оскорбился дежурный, — я работаю в этом отделении уже двадцать лет и знаю, что к чему. На машине с тем номером, который вы назвали, ездят именно эти сотрудники. И никто другой на ней не ездит.
Не говоря ни слова, Вася развернулся и пошел к выходу.
— Так вы будете писать заявление? — крикнул ему вслед дежурный.
На крыльце Васю догнали одноклассники и директор гимназии.
— Это нельзя так оставлять, — горячился директор, — надо написать заявление,
— Да, — равнодушно сказал Авдеев. — Я знаю. Одно я уже написал.
Вернувшись домой, Вася сразу прошел в свою комнату, не отвечая на вопросы матери. Сняв телефонную трубку, набрал номер Германа. Никого не было. Мобильный тоже оказался заблокирован.
— Наверное, в метро едет, — подумал Вася.
Следующим он набрал номер прокуратуры:
— Добрый день. Соедините меня, пожалуйста, со следователем Верховцевым… Да, я подожду.
Дожидаясь, пока его соединят, Вася вытащил сигарету и чиркнул зажигалкой. Раньше дома он всегда курил только на балконе.
— Здравствуйте, это Василий Авдеев вас беспокоит. Я недавно подавал заявление насчет сексуальных домогательств в отношении гражданки Архангельской. Да, на Проспекте Мира. Дело в том, что я хотел бы его забрать. Нет, ничего не случилось. Просто теперь я думаю, что ошибся. Нет, никто не давил. Скажите, чтобы забрать заявление, мне обязательно приезжать лично?
Повесив трубку, Вася затушил сигарету, лег на диван и зарыдал.
Написав в своем объявлении, что вплотную занялся изучением правовых механизмов, Герман не соврал. Практически весь следующий месяц он находился в движении и даже регулярно стал пропускать лекции.
Вечерами Герман вел активную переписку по Интернету, пытаясь отыскать других пострадавших девушек, а целыми днями пропадал во всевозможных официальных учреждениях.
В институте были в курсе развернутой им деятельности, и поэтому, а также во многом благодаря ходатайству Георгия Виноградова, смотрели сквозь пальцы на участившиеся пропуски.
Городецкий обошел все учреждения, где ему могли оказать помощь в его расследованиях.
Он беседовал с начальниками отделений милиции, прокурорами, оперативниками Управления собственной безопасности, чиновниками Минюста.
Однако особой пользы это не приносило. Везде в той или иной мере повторялся разговор, который когда-то в самом начале Герман с Васей имели со следователем.
Да, такая проблема существует, однако доказать факт сексуальных домогательств практически невозможно. Особенно если сами потерпевшие не проявляют такого желания.
Случай с Авдеевым не остановил Германа, а, наоборот, только подхлестнул.
С тех пор как Васю избили, они общались всего один раз. На следующий день.
Вася тогда позвонил по телефону и уговаривал Германа прекратить расследование и забрать заявление. Его речь и голос сильно изменились. Он говорил хрипло, с трудом, заметно шепелявя. Однако наиболее сильное впечатление произвела на Германа полная апатия Васиного голоса. Он говорил на одной ноте, совершенно без интонаций, как-то отстраненно.