Остановились перед небольшой дверью. Алена принюхалась — из-за двери не то чтобы воняло, а просто разило. И судя по длинному толстому засову, который удерживал эту дверь снаружи, пронизывая основательно ввинченные в стену петли, сидевший внутри человек неоднократно и успешно пытался ранее вырваться на волю.
Алена повернулась к супругам и сделала движение — от себя ладонью. Что означало — вам тут сейчас быть незачем.
И заговорила, медленно, протяжно, крестясь так, словно каждым прикосновением сложенных пальцев ставила на своем теле крепкую печать:
— Знаменуйся, раба Божия Алена, крестом животворящим одесную и единую, спереди, сзади. Крест на мне, рабе Божьей Алене, крест передо мной, крест за мной. Да побежит вся рать врагов от моего креста. Молнией блеснет крестная сила, опалит и ослепит врагов!
Молния была золотая, вырастающая из огненной точки в диск, испускающая не ветвящиеся лучи, а ровное, смертоносное для нечисти сияние. Этот диск возник перед Аленой на темной двери как воспоминание о заветном лике, и она продолжила чтение заговора-оберега, протянув к нему руку.
— Близ меня Спас Златые Власы и вся сила небесная: Михаил, Гавриил, Уриил и Рафаил, ангелы и архангелы, Господние силы и серафимы, святые ангелы-хранители, приданные мне на сохранение души и тела моего от святого крещения. Ангелы Божьи молят за меня Спасителя Христа, чтоб от врагов меня сберег, чтоб благословил сей оберег. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь!
Пока она говорила эти слова, хозяйская чета и служанка притихли. Прежде всего, они не ожидали, что Алена вообще заговорит. Во-вторых, язык оказался вовсе незнакомый. В-третьих, ростом Алена была им всем троим пониже плеча, а голос-то прорезался тяжелый и густой. Кореленкин, не иначе…
Видя, что изумление отняло у них руки-ноги, Алена сама поднапряглась и вытащила засов из пробоя. Затем, зная, что нерешительность в таких случаях опасна, дернула дверь на себя.
И увидела горенку с единственным окошечком, такую, в какой только нашкодивших сенных девок держать. Посреди горенки стоял стол, за столом же сидело существо, одновременно страшное и жалкое. Жалок был взгляд — глазищи широко распахнуты, ну, голодное дитятко невинное, и слезкой они подернулись, и моргнуть боятся!
Кабы только взгляд — и Алена прослезилась бы, прижав дитятко к груди.
Сидела за тем столом здоровая девка лет пятнадцати, кабы не более, и по широкой ее щекастой роже можно было без слов прочитать, что она ела и сегодня, и вчера, и третьего дня.
Мерзкий дух шел от ее приоткрытого рта и, возможно, от объедков, немалым слоем лежавших на полу под столом и вокруг него.
Девка приподняла зад над стулом, опираясь о столешницу руками. И задала некий вопрос, втянув предварительно в рот выползшие изо рта слюни. И голос, и этот звук, и грязные руки — всё было омерзительно.
Алена знала, что это за напасть, имела силу, чтобы с ней управиться, но оказалось, что двух вещей она сгоряча не предусмотрела. И первая была — невозможность собрать всю ту дрянь, что валялась на столе и на полу, не во что сейчас было ее увязать, а вторая — Алена понятия не имела, как узнать имя несчастной девки.
О том, что сейчас произойдет, она знала заранее.
Девке не столь поставили, сколь швырнули на стол корзинку. Она содрала холстину и, не выкладывая еду на стол, принялась жрать, набивая в рот столько, что прожевать была уж не в силах, чавкая по-свински. Наконец что-то увязло за щекой — она выковыряла кусок пальцем и сунула обратно.
Алена молча смотрела на это безобразие и перед ее внутренним взором обозначилась вся его печальная история. Тут сработало проклятие сродни тому, под которым по сей день жила она сама. Но Алена, зная толк в тонком мастерстве, вышивальном ли, ведовском ли, поразилась тому, насколько грубо было наложено проклятие, поразилась его простоте и тошнотворности, как если бы это сделал не человек, владеющий подлинной и отточенной силой, а случайный прохожий, чье ненароком пущенное пожеланьице вдруг по чувству, звучанию голоса, расстановке слов оказалось близким к заклинанию и заработало помимо его истинных намерений.
«Бесовскую пасть» наложить на человека можно было и так — ненароком.
Алена пожалела, что не может расспросить родителей девки, давно ли приключилась эта напасть, кому и чем они досадили до такой степени, что та злыдня отыгралась на ребенке… Но не всё ли равно? Желание помочь, и помочь во всю силу, сколько ее от Кореленки получено, взыграло в Алене! Ведь и сама она пострадала невинно, в материнском чреве проклятая. Так хоть кому-то, кто осмелился на дитя порчу наводить, отплатит она со всей яростью!
Руки зачесались приступить к делу.
Алена прочитала для начала «Отче наш», на что обжора не обратила ни малейшего внимания. Ела она, не переставая, и непонятно было, куда проваливается вся эта уйма плохо пережеванного мяса. Наконец корзинка опустела — и тут Алена поняла, что без корзинки-то и не обойтись.
Она спокойно подошла к столу, ловко выхватила из девкиной руки толстую костыгу, которую та недоглодала, и швырнула в корзину. Девка потянулась грязнющей рукой, но схлопотала по пальцам. Удар вышел молниеносный, хлесткий и болезненный — когда девка отдернула руку, Алена испытала даже какое-то странное удовлетворение.
Отпихнув «бесовскую пасть», она принялась собирать со стола огрызки. Они были ей нужны все, до последней крошки, и потому она, повернувшись к свидетелям ее работы — девкиным родителям и служанке, застрявшим на пороге, — потребовала на чистом русском языке, полагая, что до них дойдет:
— Метлу принесите или веник какой, и ветошку тоже!
И показала пальцем на грязный пол.
Хозяева, понимая, что это — приказ, переглянулись и заговорили по-своему, и задали Алене какие-то вопросы, ответить на которые она всё равно не могла. Зато служанка, видя, что Алена занялась наведением порядка, сообразила, в чем дело. Она что-то сказала хозяевам, а потом показала Алене, как метет пол воображаемым помелом. Алена закивала — и помело прибыло с той скоростью, на какую только была способна взволнованная служанка.
Она и помочь было захотела, но Алена удержала ее. Отделывать эту скверную порчу следовало одному человеку, от начала и до конца. А каков будет конец — Алена уже предвидела.
Собрав с пола в корзину крупную грязь, она выпрямилась, огляделась в поисках необходимой ей ветошки, протянула было руку к холстине, но вдруг поняла, что на самом деле тут нужен замызганный передник девки, который не меняли тоже, надо полагать, с прошлого Рождества. Алена сдернула этот передник и поняла, что пол им вытирать уже нет нужды. Девка так долго носила его, что он впитал в себя всю ее теперешнюю мерзость, и если бы он попался лежащим на перекрестке кому-то из людей знающих, тот сразу бы определил, что здесь отделывали «бесовскую пасть».
Но перекрестка было мало. Эта порча, грубая и мощная, как пущенный сильной рукой булыжник, не должна была оставаться на земле. Требовался перекресток — но водяной!