– А чем ты, Карл Иванович, ему услужил?
– У него в храме оклад с образа унесли. Я отыскал.
Архаров посмотрел на немца с уважением. Полицейский служащий… должно быть, и сыску обучен?…
Он совсем было вздумал взять сейчас немца с собой, найти подходящее местечко - да хоть бы и на опустевшей паперти присесть! - и рассказать ему про свою погоню за сундуком. Но природная подозрительность вкупе с благоприобретенной удержали его.
Он ведь знал о Шварце лишь то, что слышал от взбудораженных зевак, а у тех самое доброжелательное слово, какое для него нашлось, было «аспид».
И Архаров промолчал.
Немец осведомился, может ли он чем быть полезен своему любезному спасителю. Архаров соврал: нет, весьма благодарен, но в помощи не нуждается. И Шварц, сказав, что при необходимости может быть отыскан на Никольской, где имеет местожительство в доме вдовы Волошиной, уковылял.
Архаров посмотрел ему вслед и хмыкнул. Это ведь ковылял прочь источник ценнейших сведений. Шварц, живя в этой части Москвы, наверняка знал всех, кто скупает краденое, кто торгует провиантом, возможно, знал и дьячка Устина Петрова. Но многое стояло между ними, Архаровым и Шварцем. Со стороны Шварца - вполне понятное недоверие к молодому гвардейскому офицеру, сующему нос в его вотчину. Со стороны Архарова - подозрительность, вызванная как раз сдержанностью Шварца. Да еще разумной мыслью: не может быть, чтобы весь народ взъелся на немца совсем без повода…
Левушка, стоя у храма, уже весь извелся, хотя ждал не так уж долго. Петров не приходил, а попытка расспросить о мастеровом Митьке отца Киприана успехом не увенчалась: священник тут же вспомнил, что покойный митрополит относился к этому сбору денег и суете перед надвратным образом достаточно сурово. Кабы не бунт, не смерть митрополита - он бы, может, и позволил себе теперь некоторое вольнодумие и откровенность - тем более, что на ночь у него же в храме сундучок и запирали. Но рассказывать гвардейскому офицеру, как привечал блаженненького мастерового, отец Киприан не пожелал. Теперь это могло выйти боком.
Отец Киприан мог бы стать свидетелем изъятия сундука - ему сообщили о приезде митрополита, и он поспешил к воротам, чтобы хоть самолично препоручить сундук рассерженному владыке Амвросию.
Увидев, что за каша заваривается у ворот, священник благоразумно скрылся. Но слышал, как при нем очевидцы говорили, что сундук был выхвачен из бучи и водворен в митрополичью карету.
– Точно ли в карету? Ты не ослышался? - и Архаров пошел искать священника.
Тот подтвердил сведения, но более ничего сообщить не мог - все, кто знал о судьбе сундука, скорее всего, погибли в бунте, во всяком случае, сопровождавший владыку Амвросия келейник и его кучер - наверняка.
– Выходит, нет того сундука в Зарядье. Даже ежели кто хотел его прибрать к рукам - то лишь на него облизнулся, - сделал вывод Левушка.
Архаров надулся. Получалось, что его затея с мечеными рублями вовсе напрасна.
Но отказываться от нее он не желал! Она ему нравилась.
Как большинство офицеров, несущих службу в столице и ни разу не побывавших на театре военных действий, Архаров не нуждался в том, чтобы развивать и применять воображение. Что нужно - придумает и прикажет начальство. Затея графа Орлова разбудила в нем совершенно детский азарт - и он затеял свою ловушку, не слишком хорошо представляя, как она будет действовать.
– Нет, шалишь! - вдруг воскликнул он.
Придуманный им житель Зарядья мог ведь и увязаться за митрополичьей каретой хоть к черту на рога. Не может такого быть, чтобы не нашелся человек, изо дня в день созерцавший, как люди несут на всемирную свечу деньги и драгоценности, складывают их в одно место, и чтобы тот человек не стал думать, как бы ему заполучить сей дорогостоящий сундучок. А скорее всего, что вызволять сундучок побежали сами затейники - тот мастеровой Митька и его дружок Устин Петров.
Стало быть, следовало все-таки, угрожая именем графа Орлова, трясти и тормошить Марфу. Она знала, где могли промелькнуть и бывшие в сундуке драгоценности, и меченые рубли. А будет упираться… Будет упираться - послать за немцем, черной душой! Коли его все Зарядье ненавидит и боится - вряд ли сводня, у которой грехов - как блох на барбоске, при немце станет кобениться.
– Ты, Тучков, не запомнил часом, где живет та сводня? - спросил Архаров.
Левушка задумался.
– А Бог ее знает… Ты что, опять к девкам собрался? - он заулыбался, предчувствуя встречу с любезной Парашкой.
– К девкам, к девкам… Пошли, поищем. Вот черт, надо было Шварца спросить! Он непременно должен знать!
Левушка фыркнул - Шварц меньше всего походил на человека, который шастает по сводням. Архаров понял это фырканье и хотел было возразить: вот ведь наш Бредихин тоже на такого селадона не похож, годы преклонные, рыло оспой изрыто - будто картечью, однако все петербуржские сводни его знают и привечают, он и женившись будет у них лучшим гостем.
Но не возразил, хотя имел в виду иное - что немец при его преклонении перед порядком (Архаров даже знал немецкое слово «орднунг») обязательно помнит все притоны и их хозяев.
Долго бы они околачивались в переулках, пытаясь опознать местность, которую оба видели лишь ночью, но им повезло - навстречу от ворот кинулся человек, размахивавший кистью, вымазанной в красной краске.
– Ваши милости, Николаи Петровичи! - закричал он. - Не извольте к нам жаловать! Хозяйка велела всех гнать в три шеи!
Ошарашенный таким обращением Архаров так и встал пнем.
– Ты, что ль, Никодимка? - спросил Левушка. - Да уберись ты с кистью! Всех перемажешь!
– Ваши милости! - чуть не плача, продолжал Никодимка. - Уходите, Христа ради! Хозяйка сказала - коли кого на двор пущу, пристрелит! А она не врет - у нее пистолет есть!
– Кого пристрелит? - Архаров хотел было, взяв заполошного Никодимку за плечи, хорошенько его встряхнуть, но Левушка первый заметил опасность и повис на приятеле:
– Николаша, не тронь его! Гляди!
Тут лишь Архаров понял, чем занимался Никодимка. Он малевал на воротах огромный красный крест.
– Ну-ка, докладывай! - велел он расстроенному сожителю. - Когда сие случилось?
– Кабы я знал! Утром хозяйка меня к дочке спосылала - узнать, как она там, и с мужем, и с детками… И Глашку она куда-то снарядила. Возвращаюсь - ворота на запоре! Зараза пришла! Ахти мне - остался я, сиротинушка, один в чистом поле!…
– Откуда вдруг зараза, Марфа же бережется! - Архаров, прекрасно зная, что в Москве свирепствует чума, что еще месяц назад мерло по тысяче человек в день, теперь же - лишь по восьми сотен, впервые столкнулся с тем, что поветрие коснулось людей, лично ему знакомых - Марфы, девок, Дуньки-Фаншеты, и его душа никак не могла поверить в беду.
– А я почем знаю? Прихожу - а ворота на запоре! Я - стучать! Она мне оттуда - краски, кричит, добудь! У соседей есть! И коли кто к нам собрался - не смей на двор пускать! И про дочку не спросит! А я к ее дочке ходил, спросить, как она, и с мужем, и с детками…