— На базу.
Повинуясь его жесту, командир третьей группы второй роты лейтенант Крынкин, на этот раз командовавший боевым охранением, ухватился за поручень стоявшего на обочине БТРа и, не оборачиваясь, проорал:
— По машинам!
Распластавшиеся средь придорожных ям и кустов бойцы охранения не заставили себя долго ждать и, в считанные секунды вскарабкавшись на машины, расселись по своим местам. Крынкин окинул взглядом пыхтящую моторами технику и удовлетворённо хмыкнув, уселся на башню.
— Трогаем, — одними губами пробормотал он и, устраиваясь поудобнее, слегка поёрзал по положенной на башню подушке. «Броня» взревела мотором и хрустя изношенными приводами медленно тронулась с места. Крынкин приладил поудобнее автомат, поправил на голове оливковую бандану и, слегка прикрыв глаза, подставил лицо потоку холодного встречного ветра.
Темно-зелёная листва поднимающегося над хребтом леса пугающе холодной тенью падала на плечи, заставляя сердце биться в тисках непонятной тоски. Колючая, мрачно-скользкая от постоянного переизбытка влаги, природа, казалась на мгновение задержавшемуся на открытом участке капитану Зурскому такой же враждебной, как и шастающие в этих местах «борцы за независимость Ичкерии». Постояв немного и проводив взглядом ускользающую за поворот колонну, Зурский отогнал неприятные мысли, на мгновение охватившие его сознание, и быстрым шагом нагнал уходящую вверх по склону группу. Но плохое настроение не исчезло, что-то тяжелое давило на сердце, наваливаясь дополнительной тяжестью на и без того перегруженные ноги. Нестерпимо хотелось курить. Мысли об этом терзали Зурского с самого утра. Стоило только покурить и, казалось, опасности предстоящего выхода развеялись бы в сигаретном дыму, а едва начавшийся день промелькнул бы как единая минута. Но Зурский, скрепя сердце, гнал от себя подобные мысли. Перед выходом он выбросил в туалетную яму едва начатую, купленную накануне пачку. А на плацу тщательно проверил имущество бойцов, оставив без курева и их. Сам он на боевом задании никогда не курил и другим не давал. Но сейчас, когда тело только начало наполняться адреналином, предвосхищая таящуюся в сгущающихся ветвях и тени леса опасность, он почувствовал, что одна затяжка ему бы не помешала. Но где он и где та затяжка? Зурский сплюнул под ноги, в очередной раз мысленно выматерил лейтенанта Шахмедзянова, из-за чьей тупости ему, заместителю командира роты, своё сполна отвоевавшему и по горло сытому военной романтикой, приходилось таскаться на Б/З с его группой, перелез через поваленное на пути бревно и, наконец достигнув своего места в походно-боевом порядке, вклинился в общую колонну.
Влажная, насыщенная дождями почва ежесекундно выскальзывала из-под ног, и время от времени кто-нибудь из разведчиков приглушённо чертыхался, нарушая спокойствие леса и сводя на нет все усилия, направленные на скрытность передвижения. Когда на очередном подъёме один из впереди идущих споткнулся и с грохотом покатился вниз, Зурский не выдержал. Дав хорошего пинка незадачливому «слаломисту», он решительно потеснил двигавшегося впереди сержанта Костина.
Быстро преодолев подъем, капитан догнал шедшего в ядре командира группы лейтенанта Шахмедзянова и, схватив того за плечо, зашипел ему прямо в лицо, зло и отрывисто бросая кипевшие в глубине души мысли.
— Мудак. Ты и твоя группа у меня вот где, — Зурский коснулся рукой горла, — задолбал, если бы не комбат, хрен бы я с тобой поперся. Всё, крайний раз. Если ещё кто звезданется, эРеРку за него потащишь ты. Понял?
— Товарищ капитан, так что я сделаю, ежели они, такие кретины? — непроизвольно останавливаясь, растерянно пробормотал Шахмедзянов. — Они же ничего не умеют.
— А кто их обучал? — парировал Зурский. — Ты! А если ты, почему тогда они ничего не умеют? — Капитан снова сплюнул. — Смотри если всё будет как в прошлый раз, по приходу в ПВД набью морду.
Дожидаться, пока Шахмедзянов отреагирует, Зурский не стал, а с досады махнув рукой, вернулся на своё место.
Вскоре головной дозор обогнул нависающий над местностью глиняный карниз и, затерявшись в листве, окончательно исчез из виду. Шедший впереди всей группы разведчик — срочник Рогов, замедлил шаг и с надеждой посмотрел на шедшего третьим командира отделения старшину Ермолова, но прочёл в его глазах лишь непреклонное веление двигаться дальше. Рогов вздохнул, поправил ремень автомата и с видом обречённого на казнь поплёлся вперёд. Хебешка на нём взмокла, по лицу текли крупные капли пота, сердце гулко стучало, готовое выпрыгнуть наружу и убежать куда-нибудь, лишь бы подальше от этого тяжелого перехода, от этого окружающего со всех сторон леса, способного в любой момент полыхнуть огнём, от земли, способной разорваться сотнями осколков. Хотелось закрыть глаза, упасть и проснуться уже дома. А можно было бы после боевого задания правдами и неправдами разорвать контракт и уехать дослуживать в среднюю полосу. Может быть, он бы так и сделал, но как тогда выглядел в глазах остальных? Уехать или хотя бы отказаться ходить первым было стыдно. Стыд оказался сильнее усталости и страха. И потому рядовой Рогов лишь покрепче сжимал зубы, и с трудом переставляя ноги, шёл дальше. Сразу за его спиной сопел «юный алкоголик» Рибов, сразу же по приезду в Чечню умудрившийся найти водку и нажраться. Ночь отсидки в холодной яме принесла ему насморк, но ума, если и прибавила, то не много. Во всяком случае, шедший от него «фан» свидетельствовал об обратном. Группа постепенно выползла на хребет и, минуя лежавшее на пути большое дерево с вывороченными взрывом артиллерийского снаряда корнями, вытянулась на его поверхности длинной, извилистой змейкой.
— Чи, — Николай дождался, когда Рогов повернётся к нему лицом, и показал знаками «Садимся. Выход на связь». Боец кивнул и поплелся в тень близлежащего кустарника. Следом за ним, нарушая оговоренный порядок, устремился и Рибов.
«Куда»? — хотел сказать Николай, но передумал. Портить себе нервы уже не хотелось. Игра не стоила свеч. И потому, выбрав себе удобную позицию за нагромождением сухих веток, он опустился на поджопник и, откинувшись спиной на мягкие контуры «сплавовского» рюкзака, взял под наблюдение видимую часть изгибающегося влево хребта. День выдался солнечный, Ермолов расстегнул стягивающий ворот бронезащитного костюма, и подставляя грудь налетающему с северо-запада прохладному ветру, глубоко вздохнул. Он так и сидел, внимательно оглядывая окружающую местность и с удовольствием полной грудью вдыхая, нет, скорее даже пробуя на вкус воздух. Затем, посидев минут пять, растер шею и наглухо застегнул костюм. Проделал он это почему-то торопливо, короткими судорожными движениями, словно куда-то безнадежно опаздывал.
— Чи, — донеслось до Ермолова и он, обернувшись, увидел махавшего руками группника. Должно быть его кривляния означали «продолжаем движение», ибо вся группа, в беспорядке рассыпавшаяся по хребту, стала нехотя подниматься на ноги и, в полголоса матерясь, выстраиваться в привычную колонну.
— Чи, — окликнул Николай свою тройку и кивком головы показал «вперёд». Повинуясь его жесту, Рогов тяжко вздохнул, лениво поднялся на ноги, поправил сползшую с плеча лямку рюкзака. И только затем, медленно переставляя ноги, всё ещё никак не желающие втягиваться в ритм движения, попентюхал дальше.