– Блин, шнурок развязался! – выругался идущий следом за Бебишевым Николай и остановился, чтобы устранить эту досадную помеху.
Все пошли дальше, а Козулин нагнулся и завязал чертову веревочку на два банта. Затем все было как в замедленной киносъемке: Николай начал подниматься, рюкзак соскользнул и потянул влево. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось переставить ногу на небольшой квадратик глины. В ту же секунду почва с грохотом вздыбилась, и Козулин, брошенный взрывной волной, упал на камни. Левая ступня отсутствовала, из-под окровавленных лохмотьев торчала кость, а кровь горячей краской заливала камни. Всегда румяное лицо Николая превратилось в серую гипсовую маску, на лбу крупными градинами выступил пот. Виктор опомнился первым и, развернувшись, кинулся к раненому товарищу.
– Я сейчас! – прокричал он, вытаскивая из нарукавного кармана тюбик промедола.
Чепиков и Батаев тем временем принялись накладывать жгут. Николай повернулся на бок и застонал.
– Потерпи! – Виктор вонзил иглу в бедро и, выдавив обезболивающее, отбросил его в сторону. Почти тотчас глаза Николая расширились, словно от удивления, рот раскрылся, как бы намереваясь что-то сказать, затем тело пронзила судорога, оно дернулось, и его голова обессиленно упала на грудь.
– Колюха! – заорал Виктор.
Еще не в силах поверить в произошедшее, он опустился на колени и принялся делать искусственное дыхание. Иногда ему казалось, что Николай опять дышит, и тогда он отрывался от его груди и пристально всматривался в лицо, но оно было серым и безжизненным. Сколько продолжался этот спор со смертью, Бебишев не знал, но продолжал бороться за то, что было уже невозможно выиграть. Наконец замкомвзвода встал и, давя в себе слезы, стянул кепку. Стоявшие рядом ребята последовали его примеру.
– Пошли! – дернул Виктора за рукав Михаил. – Уходим! Завалим Николая камнями и уходим.
– Я его не брошу, – тупо возразил Бебишев.
– Ты что, очумел? – Мишка, едва не плача, потянул Виктора за рукав с большей силой, но тот остался стоять как вкопанный.
– Я его не брошу! – проскрежетал сержант и, нагнувшись, взвалил окровавленное тело себе на плечи.
– Оставь! – понуро попросил до сих пор не вмешивавшийся в разговор Владимир. – Куда мы с ним?
– Куда, куда? – передразнил совсем очумевший Виктор. – Домой! Когда это мы своих бросали?
– Виктор! – со слезами в голосе попробовал вразумить его Михаил. – Сейчас совсем другая ситуация!
– Все равно! – упрямо буркнул Виктор. – Тебе было бы хорошо, если бы тебя бросили вот так, на чужой земле?
– Я помирать пока не собираюсь! – Мишка ушел от прямого ответа. Ему и самому не хотелось бросать мертвого друга, но иначе было нельзя, их жизнь во многом зависела от скорости продвижения.
– Он тоже не собирался, – огрызнулся Виктор и, сгибаясь под своей страшной ношей, пошел вперед.
…Николая похоронили через три часа пути, тщательно отметив на карте место захоронения и поклявшись когда-нибудь за ним обязательно вернуться.
– Что-то здесь не то, – Михаил в сомнении покачал головой. Очередной привал, сделанный ими, прошел в молчании. Близкое возвращение домой не радовало. На душе было тягостно и муторно. – Николай не мог так просто взять и умереть, у него не было ран на теле, только нога, от этого не умирают.
– Умирают, – возразил ему Чепиков. – От болевого шока умирают. Может, у него сердце не выдержало?!
– Нет, от болевого шока он не мог умереть, ему Витька укол сделал! – Михаил на минуту задумался. – Укол, укол…
– Точно! – почти вскричал Виктор и бросился как очумелый за шмыгнувшей меж камней ящерицей. Как кошка, сделав прыжок, он накрыл ее ладонью и, сгребя пятерней, оторвал от земли. Ребята еще ничего не успели сообразить, а он уже вытащил тюбик промедола, намереваясь вонзить иглу в извивающийся хвост животного.
– Стой! – крикнул ему Чепиков. – Ты что делаешь, у нас всего два тюбика осталось!
– Вот именно, вот именно, что два!
Никто так и не понял, что означают эти слова, а Виктор вонзил иглу и выдавил весь тюбик в тело пресмыкающегося. Ящерица дернулась, и хвост отвалился, будто отрезанный.
– Черт! – выругался Бебишев и потянулся рукой в карман за новым тюбиком обезболивающего, но в этот момент почувствовал, как ящерица перестала вырываться, ее лапки перестали трепыхаться и обвисли, торчащая из кулака пасть распахнулась да так и застыла. Виктор ослабил хватку, думая, что это может быть уловка, но ничего не произошло. Он разжал пальцы: на его ладони лежало безжизненное тельце животного.
– Сволочи! – заорал он, и эхо, подхватив его ярость, понесло ее до самых небес.
Вскочившие ребята безмолвно застыли: до них дошла вся мерзость сложившейся ситуации. Обезболивающих было всего три: никто не должен был служить помехой в пути, но кто-то один, хоть на карачках, обязан был добраться до назначенного пункта…
На девятый день со дня отбытия за кордон группы Бебишева Иван Федорович со своим отрядом пересек советско-афганскую границу и двинулся навстречу проводнику. Он не рассчитывал на легкий успех, но надеялся, что «афганцы» не будут перестраховываться, находясь близ условленного, а значит, и относительно безопасного места встречи.
«Надо только постараться убрать их без лишнего шума!» – размышлял Иван Федорович, чуть ли не пинками подгоняя свою накачанную, но не привыкшую к дальним переходам команду. Но, казалось, чем больше он злился и чем больше орал на них, тем медленнее они двигались. К полуночи стало окончательно ясно, что добираться придется в светлое время суток. Взглядом, полным разочарования, Иван Федорович окинул своих голово-резов и тяжело вздохнул: «Слава богу, не придется далеко забираться в глубь афганской территории, а то они совсем ухандокались! Да и банд раньше кишлака опасаться не приходится. В самом кишлаке люди более-менее свои, в случае чего можно и договориться».
Он вновь посмотрел на свою «дружину». Вид понуро бредущего Константина впервые за все время подготовки к предстоящей операции заронил в душе бывшего пограничника сомнение в успехе предпринятой ими «карательной» экспедиции. На душе заскребли кошки, тоска захлестнула Ивана Федоровича, и горло судорожно сжалось.
«Неужели во мне не осталось ни грамма человеческой совести, – в отчаянии думал он, – что я вот так запросто готов отправить на тот свет четырех ни в чем не повинных парней?! Как можно жить после этого? Смогу ли я вообще существовать, или же эти ребята забудутся и сотрутся из памяти, как многие и многие до них? Ответа нет и не будет, пока все не свершится. Уж лучше бы скорей, тогда, по крайней мере, я буду знать, что потерял и что получил, обратной дороги нет. Отпустить – значит подписать смертный приговор себе и всем остальным. Но, может, вся моя гоп-команда и должна сгинуть? Когда-то ведь это все равно произойдет, рано или поздно! Когда в таких, как я, перестают нуждаться, а наши знания становятся угрозой хозяевам, мы исчезаем. Может, раствориться и уйти раньше срока? Но возможно ли это? Нет, бесполезно! Едва ли найдется место на Земле, где можно будет спрятаться от всевидящего ока шефа. А если и есть, то стоит ли оно того? Жить и трястись? На кой черт такая жизнь?!»