Егор Захарович машинально положил патрон в карман и с усмешкой вздохнул:
– Прямо не знаю, что с тобой делать…
– Со мной лично ни прямо, ни криво ничего делать не надо, – заторопился Кеша. – Ты моего разбушевавшегося кабанчика из ружья захлестни, иначе у нас с Людкой до поножовщины схватка может докатиться.
– Ну, до этого допускать нельзя.
– Вот и я об том же говорю! Бери скорее ружье да айда со мной. При твоей снайперской сноровке, ты Хрюшу проще, чем летящую утку, на всем его угорелом скаку подкосишь.
Егор Захарович, посмеиваясь, сходил в дом за охотничьим ножом. Пробуя на ногте, остро ли заточено лезвие, сказал:
– Обойдемся холодным оружием. Ни к чему стрельбой переполох в селе поднимать.
– Может, ружье все-таки лучше… – неуверенно проговорил Упадышев и боязливо покосился на нож. – Честно скажу, дед Егор, с кинжалом я тебе – не помощник.
– Управлюсь без помощников, – старик лукаво прищурился: – Я ведь сегодня не опохмелялся, как вы с Гриней.
– Гляди, тебе видней. Однако сурьезно предупреждаю, кабанчик очень верткий.
– От меня не увернется.
Пробыл старик у Кеши Упадышева не более получаса. За это время, как шутливо отметил про себя Слава, «оперативная обстановка» в селе не изменилась. Только лишь громкоголосые старухи разошлись в разные стороны, да к таверне подвернула в желтых «Жигулях» семейная пара с двумя малолетними детьми.
– Быстро управились, – сказал Голубев деду Егору, когда тот вошел в ограду своего дома.
– Там делов-то всех было на пять минут. Такого кабанчика можно было шилом заколоть, как кролика. Они же, артисты, с пудовою кувалдой на него навалились.
– Как здоровье Замотаева?
– Уже оклемался. Сидит бочком на лавочке и требует с Кеши поллитру за нанесение матерьяльных и моральных повреждений, как он говорит, в особо крупных размерах. Лопнувшие штаны, мол, надо срочно менять, а с черной, как у негра, задницей теперь долго придется тайком в бане мыться.
Слава улыбнулся:
– Крепко «приласкал» его Кеша.
– Со всего маху огрел, затейник. Хорошо, что угодил по мягкому месту. Если б по копчику саданул, сделал бы Гриню калекой.
– Не даром говорится: пьяному и море по колено.
– А лужа – по уши, – добавил Егор Захарович и сразу перевел разговор на другое: – Хотел раньше тебе сказать, но Кеша со своей бедой помешал. В общем, пока ты беседовал с Богданом Куделькиным, я тут через плетень в огороде перекинулся словцом с Михаилом Ергиным.
– Это кто такой?
– Работник Гусяновых, пенсионер. Жена его Руфина, тоже пенсионерка, совмещает в «Белом доме» должности поварихи и горничной. Семен Максимович из Кузнецка их привез.
– И что этот Ергин поведал?
– Кажется, Гусяновы не знают о гибели своего сына.
– Интересно… Почему же они себя так странно ведут?
– Загадка. Меня такое обстоятельство тоже крайне заинтересовало, однако Михаил ничего вразумительного на мой вопрос не ответил. Говорит, в пятницу вечером краем уха слышал, как хозяин отчитывал нетрезвого сына за пьянку. Володька обиделся и в сердцах заявил отцу: «Не твое, батя, собачье дело – решать вопросы, в которых ты разбираешься, как баран в Библии. Выкладывай наличные бабки и не раздувай ноздри. Без тебя сообразим, кто и как решит твою проблему».
– Что за «проблема»? – спросил Голубев.
– Этого Михаил не знает. В какое время и куда Володька исчез из дома, ему тоже неизвестно.
– Как бы мне самому поговорить с Ергиным?
– Никак ты с ним не поговоришь. Семен Максимович строго наказал всем домочадцам до его приезда на люди не выходить, никого в дом не впускать и, как он выразился, не распространять никакой информации. Это Михаил мне по-соседски с глазу на глаз передал.
– Куда Гусянов уехал?
– Никто не знает.
– Даже Анна Сергеевна?
– Хозяйка, по словам Михаила, вообще живет затворницей. Либо смотрит бесконечные серии по телевизору, либо про любовь да про убийства читает книги, которые хозяин привозит ей большими связками.
– Еще что Ергин рассказал?
– Ничего. Опасался, как бы нашу беседу не подсмотрела хозяйка. К тому же, как я понял, большего он и не знает.
Слава задумался. После недолгих размышлений спросил:
– Вы не отдали Упадышеву патрон, который он выпросил у свата Одинеки?
– Совсем про него забыл, – сунув руку в карман, смущенно ответил Егор Захарович.
– Можно, я заберу его?
– Какой разговор…
Стандартные заводские патроны Куделькина и Кафтанчикова были одной серии «Байкал», оба заряжены дробью второго номера и внешне ничем не отличались. Чтобы не перепутать их, Слава на картонной гильзе патрона, принесенного Кешей, коротко написал: «Сват».
В надежде, что Гусянов рано или поздно в эти сутки вернется домой, Голубев решил вторично заночевать у Егора Захаровича. Ночью в «Белом доме» не светилось ни одно окно. Оттуда не доносилось никаких звуков, даже собака Баскервилей молчала. Надежда Славы оказалась напрасной. Семен Максимович в Раздольном так и не появился.
В кабинете следователя было накурено – хоть топор вешай.
– Между прочим, когда в комнате курят, то форточку открывают, – шутливо сказал Голубев, усаживаясь напротив сидевшего за своим столом Лимакина.
Следователь вытряхнул из пепельницы в мусорную корзину окурки, распахнул одну створку окна и лишь после этого ответил:
– Борис Медников только что ушел к прокурору с заключением медэкспертизы. Посидели, поговорили…
– Что там, в заключении? – нетерпеливо спросил Слава.
– Весь заряд дроби попал в сердце потерпевшего. Иными словами, Вован Гусянов отправился в мир иной без мучений. Тем более, что находился он в сильной степени алкогольного опьянения. Судя по отметинам на венах рук, пробовал колоться наркотиками. Вот, пожалуй, и все.
– Не очень густо.
– Большего и ожидать было нечего. Ты какую информацию в Раздольном собрал?
Голубев улыбнулся:
– Я, Петя, как в театре трагикомедии воскресенье провел. Пойдем к Бирюкову. Там расскажу, чтобы дважды не повторяться.
– Пошли, – поднимаясь, сказал Лимакин.
– Возьми на всякий случай материалы расследования с собой.
– Они у прокурора.
Сидевший в прокурорском кабинете у приставного столика судмедэксперт встретил Голубева улыбкой: