– Доброе утро, па!
– Доброе утро, лапка!
Заспанная Хельга, в серой пижаме с нелепыми кошечками и стоптанных розовых тапках, сомнамбулически прошествовала мимо меня в ванную. Пользуясь моментом, я метнулся в прихожую и быстренько донёс до мусоропровода белый «магнитовский» пакет с мёртвым брюхогрызом. Такая мелкая шушера из Закордонья довольно часто обходит наши посты, но крайне редко сама пытается напасть на граничара, да ещё в его собственном доме. Я свернул башку демону, едва он влез на балкон, думая, что его никто не видит, а дядя Эдик очень вовремя, словно бы случайно, прибавил звук в телевизоре.
Двоюродному младшему брату своей мамы Хельга прощает всё, чем я и не преминул воспользоваться, благо на грохот музыки из «Пиратов Карибского моря» прекрасно ложится хруст ломаемых шейных позвонков. Избавиться от тела там же, на балконе, было невозможно – не вниз же его бросать? Попадёшь на чью-нибудь навороченную иномарку и будешь слушать вопли сигнализации до самого утра. А как потом бы вопил хозяин машины, обнаружив на помятом капоте тушку чёрного зверька без шерсти, с впечатляющей пастью на сорок шесть жёлтых зубов и ядовитой иглой в кончике хвоста…
Естественно, я быстро унёс трупик на кухню и сунул в мусорный мешок под раковиной. Добрый Эд, прискакав на одной ножке, сделал мне пальцем козу и быстро навалил поверх демона три скомканные газеты. Временами к нему возвращается разум, но ненадолго и без хоть какой-нибудь периодичности…
– Хельга, завтрак на столе!
– Иду, па… – Дочь на ходу чмокнула меня в щёку и осторожно опустилась на кованый табурет. Идею заменить добрую половину мебели в доме подсказала она сама, после того как с прошлого полугодия разломала три табуретки – одну ореховую, две дубовые. Нормальных людей уже одно это должно было насторожить. Но мы, видимо, ненормальные. И уж точно не совсем люди…
– Что в школе? – привычно интересовался я, снимая лопаточкой свою половину яичницы.
Моя дочь, зацикленная на диком желании похудеть в возрасте неполных восемнадцати, рассеянно грызла яблоко. Дядя Эдик к завтраку не спешил, в любом случае свою долю пусть и холодной яичницы он всегда найдёт на плите.
– Так что в школе? Тебя опять достаёт тот кавказский мальчик с параллельного класса?
– Уже нет…
– Хельга!
– Ну, па?! Чего ты? Я его не трогала… Я вообще никого не трогаю, я добрая и всем улыбаюсь, а когда меня обижают, то, как умная девочка, улыбаюсь два раза и отхожу от хулиганов подальше, так? – Она мрачно отъехала на табуретке к стенке. Слава богу, не так резко, чтоб расцарапать пол и травмировать бетонную стену.
– Ты уже не маленькая, – устало начал я. – Мы не можем менять третью школу. Остался последний год. Просто подыграй своим одноклассникам, тебя многие любят…
– Многие?
– Ну ты говорила о четырёх или пяти подругах. Это немало.
– Па, у них уже есть парни, а я…
– Может, всё-таки поделиться с тобой яичницей?
– Па, да я толстая как не знаю кто! Пятьдесят пять килограмм, какая яичница?!
– Ладно, сдаюсь, – поднял я обе руки вверх. – Так что с тем мальчиком?
– Он ногу сломал.
Я возвёл глаза к небу с выражением непередаваемо-евангельской муки на лице. Если недоумок сломал ногу, означать это могло только одно…
– Он сам виноват! Типа ходит на карате, весь такой крутой, чёрный пояс, весь из себя Брюс Ли горбоносый… Хотел показать всем, как можно пяткой сбить мне заколку.
– И?
– Ну подошёл и ударил ногой сзади, – поступательно, словно объясняя неразумному ребёнку очевидное, добила моя дочь. – По заколке не попал, врезал мне по затылку. Я ойкнула для приличия. У Хасана перелом в трёх местах. Па, ну вот чего ты вечно до всего докапываешься? Я уже не маленькая…
У меня не было слов. Оставалось молча сесть за стол и ковырять вилкой яичницу. Ненавижу это блюдо, но готовить умею только его. Раньше у нас Эд готовил, он умеет всё, но сейчас разленился и на кухню заходит исключительно как потребитель. Если бы только наша мама была…
– Па, я тебя люблю. – Хельга обняла меня сзади за плечи, и её русые волосы сладко щекотнули мне ухо.
– Я тоже тебя люблю. Никому не говори, это тайна.
– Угу, только ты и я, – важно поклялась дочь. С её двухлетнего возраста, то есть с того момента, как пропала её мать, эти слова стали нашим ежедневным ритуалом. Неким обманом всего мира или всех миров. Граничарам лучше не любить, это делает таких, как мы, уязвимыми для врага. А нас и без того очень немного…
Через пятнадцать минут Хельга накинула лёгкую куртку с капюшоном и, цапнув сумку с учебниками, побежала в школу. Из своей берлоги выполз тощий и небритый дядя Эдик, до икоты похожий на того кучерявого артиста, что играет Клавдию Цветочек в «Новых русских бабках». Сходство добавлял ещё и тот факт, что оставшийся мне в нагрузку родственничек порой обожал переодеваться в женские платья. Он у нас реально сумасшедший, у него и справка есть, всегда носит её с собой, на всякий случай.
– Привет, Ставр!
Я не ответил. Да, собственно, Эд и не нуждался, ему всегда более важен зритель, чем собеседник.
– Девчонке скоро восемнадцать. До какой поры ты намерен скрывать от неё, кто она такая?
– Кто я такой, мне сказали лишь на распределении, в двадцать пять.
– Времена изменились. – Двоюродный брат моей жены имел дурную привычку в разговоре подавать общеизвестные вещи как последнее божественное откровение. – Хельга вчера призналась, что подозревает…
– Что?
– Подозревает.
– Кого?
– Тебя, не меня же! Со мной всё ясно, я псих, все так говорят. Наша малышка больше не верит, что её папа скромный антиквар с очень короткими, но частыми командировками по стране. И ты спрятал молоток!
– Какой молоток? – сбился я, погружённый в невесёлые мысли. – Ты о чём… А, это!
– Ты спрятал от меня молоток, – обиженно дожёвывая холодную яичницу, наклонился он ко мне и хлюпнул носом. – Три дня назад мне пришлось драться с саблезубым тираннозавром на кулаках! Где мой молоток? Ты забрал его. Верни. Мне папа подарил!
– Эд…
– Он мой!
– Там, кажется, мультфильмы по каналу «Карусель», – соврал я, но он сразу купился, сумасшедшие порой так трогательно доверчивы.
Дядя Эдик торжественно промаршировал в свою комнату, а я вытер нервный пот со лба. Какой ему молоток?! Он им в последний раз пользовался лет пять назад и уже не помнит, что, убивая одного-единственного тальцвурума-кривозуба, разнёс к чертям собачьим половину консервного завода и недостроенную девятиэтажку. Какой вышел взрыв, когда его молот попал в цистерну томатной пасты! МЧС трое суток отмывало новый Драматический театр…