Дмитрий согласно кивнул, но сразу же поправился:
– Половину. – И пояснил: – Все одно тебе покупать придется изрядно, так я лучше весь потребный тебе товар повелю из казны выдать.
– Серебро, – прошипел я сквозь зубы. – И не засаливай ус на чужой кус!
Странно, но это нежелание вернуть мои собственные деньги взбесило меня куда больше, чем перспектива ехать послом в Персию. Хотя да, тогда он меня просто убил такими перспективами, а покойники – народ невозмутимый, теперь же я ожил, и… берегись, государь.
Но Дмитрий не понял, принявшись убеждать меня в том, что мне же в случае согласия еще и прибыток, поскольку на сборы надо куда больше двадцати тысяч – один только порох с пушками невесть во сколько обойдутся.
– Серебро, – упрямо повторил я. – Часть заказов я, так и быть, размещу у тебя в Москве, но половину, не меньше, придется тут – пошив и прочее, а расплачиваться с костромскими мастеровыми обещаниями заплатить завтра я не собираюсь.
– Да нет его уже у меня, – буркнул он смущенно.
– Из казны выдай, – подсказал я, возмутившись: – А то лихо у тебя получается: свое добро в горсточку собирай, а чужое добро сей, рассевай!
Дмитрий невесело усмехнулся.
– И велика была мошна, да вся изошла, – заметил он, в очередной раз разводя руками. – Я ить еще и у Федора думал взаймы перехватить тысчонок двадцать али тридцать. Нешто ты не слыхал, сколь у меня ныне расходов-то?
– И что, все истратил? – не поверил я. – Я ж в твоих руках столько денег оставил – куда все делось-то? Да даже если и так, то почему я должен закрывать чужие прорехи своим рукавом? Свои волосы как хошь ерошь, а моих не ворошь.
– Что в руках было, по пальцам сплыло, – подтвердил он, «скромно» пропустив мимо ушей мои рекомендации, и застенчиво отвернулся к окну кельи.
Я угрюмо уставился на него, мстительно прикидывая, сколько всего наберу под эти двадцать тысяч. Хотя нет – под десять, потому что еще десять все равно из него выжму.
Правда, оставшиеся десять – чует мое сердце – придется оплачивать Федору, но в конце-то концов, когда оно будет и будет ли вообще. Да и к чему загадывать о завтрашнем дне, когда у меня и с сегодняшним хлопот невпроворот. Однако не удержался, попрекнув:
– Ну ты и транжира, государь.
– Ты сам виноват, – огрызнулся он. – Кто мне в Путивле сказывал, что в срок отдать долги – это верное средство, чтоб потом тебе дали по новой и гораздо больше? Вот я по всем своим распискам, кои в Самборе еще надавал, все сполна выложил. Опять-таки вспомяни – ты же мне сказывал, что в жизни за все надо платить.
– Сказывал, не отказываюсь, – кивнул я. – Только при этом надо еще и постараться поторговаться как следует.
– Да я вроде бы все по делу, токмо… На одни подарки невесте эвон сколь ухнулось, – с гордостью пояснил он. – Да и тестя удоволить надобно. А оно и колодезь причерпывается. Деньга-то хошь и из серебра, а яко на огне горит.
– Здорово! – невольно восхитился я. – Значит, отец накопил, а сын раструсил.
– Завсегда так. Отцам копить, а деткам сорить, – невозмутимо ответил Дмитрий. – Известно, бог дал денежку, а черт дырочку.
– Вот-вот, – кивнул я. – И потекла божья денежка в чертову дырочку.
– А ты что ж, копить предлагаешь?! – с негодованием осведомился Дмитрий. – Памятаю я, что ты мне про серебро рек, кое надобно, яко навоз, разбрасывать, дабы…
– Сказывал, не отрекаюсь, – перебил я. – Только я подразумевал их в дело вкладывать. И тогда же, в Путивле, еще и иное говорил – по приходу расход держать.
– Я не скопидом. Хоть на час, да вскачь. Сегодня пируем, а завтра поглядим.
– Ну да, жили славой, а умерли – чужой саван, – подхватил я, вовремя припомнив прибаутки рачительного Чемоданова. – Ест орехи, а на зипуне прорехи.
– Это ты о чем? – насторожился он.
– Сам занимать у Годунова приехал, а подарки своей невесте такие собрал – на десятерых хватит. Хоть бы мне о них не рассказывал.
– То обещанное, – пояснил он. – Сам посуди, на наряды деньгу выслать надобно али как?
– Али как! – сурово отрезал я. – Испокон веков на Руси невесту в своей семье наряжали. – И я ехидно поинтересовался: – Или она у тебя голодранка?
– А как ему дочь обряжать, когда он сам поиздержался изрядно, к моему походу готовясь?! – парировал Дмитрий. – Опять же слово ему мною дадено.
– А я и не говорю, чтоб ты отказался платить. Раз дадено, то пускай будет, тут уж ничего не попишешь. Просто не спеши и пообещай рассчитаться тут, в Москве, когда он приедет вместе с дочкой. Сам же пока прикапливай. Из крошек кучка, из капель море. А потом глядь: была кучка, а стал ворошок, – пришла моя очередь балагурить. – Так, пушинка к пушинке, и выйдет перинка.
– Перинка, – недовольно повторил Дмитрий. – Оно и впрямь, деньги яко пух. Дунь на них – и нетути. – И пренебрежительно отмахнулся. – Да и пущай. Вона, сказывают, что без деньги и сон крепче.
– Ну как, выспался? – съязвил я.
Тот иронию понял, но не обиделся, с улыбкой заметив:
– Не деньги нас наживали, а мы деньги нажили. Скоро податей навезут, вот и буду в прибытке.
– Да ты пока что и полушки не нажил, а рассуждаешь, будто у тебя карманы от заработанного золота лопаются, – возмутился я.
– Ништо, рубль по рублю, что лес по лесу – не плачет.
– Лес по лесу… Только ведь деньги не щепки, счетом крепки, – поправил я его. – От счету не убудет, а от недочету убывает. Не зря ж на Руси говорят: слову – вера, хлебу – мера, деньгам – счет. А про тебя пока иная поговорка сложена: рубль наживает, а два проживает. И к Федору Борисовичу ты с такими просьбами даже не думай обращаться. Нет у него ничего, а остатки давно распределены, причем уже сейчас видно, что их на все не хватит.
– Что, и десятка тысчонок для своего государя не сыщется? – недовольно проворчал он. – Мне бы ныне токмо на месячишко, а там подати придут.
– А много ли их будет, податей-то? Боюсь, с такими расходами на раздачу всех долгов не хватит.
– А недоимки? – встрепенулся он. – Их, как мне сказывали, ежели взять за все прошлые лета, изрядно наберется.
– Семь шкур с людишек драть станешь, – констатировал я, но ответный взгляд Дмитрия, которым он одарил меня за такую констатацию, был полон грусти и мягкого попрека. Мол, как у тебя только язык повернулся брякнуть такое. Да чтоб я?.. Да ни за что!
Ну да, ну да.
Зря ты, Федя, для меня
Мой народ – моя родня.
Я без мыслей об народе
Не могу прожить и дня!.. [87]
А я взял и поверил, особенно судя по предыдущим словам о недоимках. Но и деньги Годунова я трогать не позволю – хватит и моих, которые столь бесцеремонно изъяты.