Вновь загудели, обсуждая условия, и я было пожалел, что вообще пошел на этот разговор, но тут рявкнул один из самых старых, Пров по прозвищу Троерук:
– Чего кудахчете, яко куры на насесте?! То Федор Борисович вместях с князем вам царские милости предлагают, а вы еще судить да рядить удумали!
– Невелика милость, дядька Пров, – возразил кто-то.
– Чего?! – возмутился он. – А вот полюбуйся-ка! – И Троерук рывком содрал небольшой мешочек с правой руки, которая заканчивалась запястьем, и сунул ее под нос говорившему.
Тот отшатнулся от культи, но старый не унимался, разбушевавшись не на шутку. Я ждал. Теперь спешить было некуда. Кажется, эта демонстрация даже покруче, чем моя. Наконец инвалида общими усилиями удалось угомонить, после чего, посовещавшись с прочими, Петряй-Петруха уклончиво заметил, что подсоблять они обязуются, токмо головничество – дело уж больно темное, потому как убойцы видоков в живых не оставляют. Однако ежели подумать, то подсказать кой-что можно. К примеру, посетителей какого кружала чаще всего поутру находят с проломленным черепом. Да и о загородных шайках грабителей тоже кое-какие известия у них есть – где больше шалят, и даже примерно между какими деревнями.
Загородными я и решил заняться в первую очередь, начав отлавливать на живца, причем уговорил для этой цели Прова. Мол, ты, старче, все равно по убогости своей левой рукой много не украдешь, а и стащишь, так скоро попадешься. Известное дело, в тюрьму широка дорога, а из тюрьмы тесна. Так чем в остроге гнить, может, мне поможешь, а заодно и себе на жизнь заработаешь.
Поначалу старик упирался – дескать, есть у него кусок хлеба на старости лет, но я не отставал. Кусок-то свой он имел на том, что подбирал мальцов да учил их воровать, а потом по уговору они с ним делились добычей – первый год половиной украденного, на второй – третьей частью, затем четвертиной, осьмухой и в последнее лето десятиной.
Учил Троерук мастерски, на совесть, поскольку имел весомый стимул – если кто попадется, пускай даже в первый год, все, уговор долой. Так вот, чуть ли не каждый четвертый хаживал на свободе все пять лет. Так что если его отвадить – воров прибавляться не станет. К тому же половина из этих пацанов, но опять-таки если как следует настроить старика, придут не куда-нибудь – ко мне в полк. Получалось и тут подспорье.
И уговорил.
Может, и не удалось бы, но в последнее время Пров недомогал и все больше задумывался о душе. Грехов-то скопилось много, а отмолить их… Поэтому в своих первоначальных отпирательствах Троерук делал основной упор именно на то, что собирается в монастырь.
Пришлось поднапрячься, полистать Библию и, уже вооружившись цитатами, идти на приступ, то бишь на беседу. Как ни удивительно, окончательно его добили не цитаты из Иоанна Златоуста и даже не известное выражение Христа: «Вера без дел мертва есть», а… девиз моих ратников первого гвардейского Тонинского полка.
Получилось случайно. Дело в том, что Пров считал ратную службу почти столь же греховной, как и воровское дело, отчего-то полагая, будто главная задача стрельцов в том, чтобы, как писал наш классик, тащить и не пущать. Тогда я отвез его в Дебри и показал, чему на самом деле обучаются мои люди. Там-то он и услышал от одного из гвардейцев девиз, который по его просьбе я потом процитировал полностью: «Если не сейчас, то когда, если не здесь, то где, если не я, то кто? И если я только за себя, то чего я стою?»
После этого он не просто дал добро на помощь в поимке преступников, но и согласился заняться поиском и вербовкой подходящих по возрасту пацанов в мой второй полк.
Пять раз уже за это время водил старый Пров караваны в Буй-городок, а до того по два-три дня бродил по торжищу, искал наймитов в охрану, жалуясь, что дорога, по которой он собирается ехать, уж больно опасна. Но при этом он так люто торговался, прилюдно хая скупость князя Мак-Альпина, который поручает везти весьма дорогой товар, да еще и казну для уплаты рабочим, но уж больно мало платит за доставку, что в конце концов оставался по-прежнему с двумя малолетними помощниками, с которыми и выезжал из города.
Вот только когда грабители, вызнавшие от своих наводчиков, налетали на беззащитную жертву в расчете на легкую поживу, то отовсюду – из сундуков, бочек, кадей и просто из соломы, которой были устланы днища телег, – выныривал десяток удалых молодцев, точнехонько разя из арбалетов нападавших.
Завалить всех не удавалось, но в момент нападения высоко над верхушками деревьев взлетала красная ракета из тех, что остались после разноцветного фейерверка шведского принца. Согласно условному сигналу две конные сотни гвардейцев, следовавшие за обозом на расстоянии пары верст, мчались к месту разборок. Они не только спешно организовывали прочесывание, отлавливая и уничтожая бандитов, но и, как правило, прихватывали кого-то живьем.
Ну а далее вступали пыточных дел мастера, хотя и не всегда – иногда хватало угрожающей демонстрации докрасна раскалившегося на огне лезвия ножа. Нервы у лесных бандюков никуда, и выкладывали все – где логово, сколько человек было в банде, имена, клички и приметы все-таки ушедших от погони и прочее.
Награда за ценные сведения была только одна – легкая смерть, то бишь публичное отсечение головы на плахе. Можно было бы и прямо в лесу – веревки есть, крепкие сучья тоже в изобилии, но тут уже в силу вступали законы пиара. Все население должно видеть энергичные действия престолоблюстителя и его решительную, беспощадную борьбу с преступностью, а потому примерно раз в неделю близ торжища состоялась очередная казнь.
К тому же мы не брали с собой на операцию священников, а ведь в благодарность за ценные добровольные показания мы предоставляли и еще одну льготу, которая в глазах шатучих татей стоила очень дорого – бандита перед плахой предварительно исповедовали, отпускали его кровавые грехи и даже причащали.
Федор был против такого гуманизма, но я рассуждал здраво – даже если там наверху и есть некие высшие силы, то на это отпущение грехов священниками небеса лишь пренебрежительно плюнут, да и только, поскольку вовсе не уполномочивали тех, кто на земле, заниматься таким самоуправством. Это церковь считает нужным сразу же простить все что угодно в случае покаяния, пускай даже вынужденного, а вот бог…
Уже после отъезда Дмитрия мне пришла в голову идея о практической тренировке моего спецназа. Нет, приемы для бесшумного снятия часовых, а также связки ударов, то есть одновременное сочетание двух-трех, гвардейцы давно и успешно отрабатывали, но это в теории, на изготовленных чучелах, все смотрелось отлично, а вот как будет на практике – вопрос. Своих-то бить в полную мощь нельзя – чуть не рассчитал силу, и можно ратника превратить в калеку. По той же причине отпадали стрельцы, дежурившие ночью на стенах. Но зато оставались еще не пойманные преступники.
Первый раз, как надо делать, показывал я сам. Позаимствовав у царевны косметику, я по возможности загримировал лицо, а моя ключница виртуозно влепила мне на правую щеку здоровенный шрам, да еще склеила одно веко, посадив его на какой-то прочный клей. Плюс – для вящей убедительности – фонарь под глазом.