– Да нет, князь, Иван Петрович хотел сказать совсем иное, – примирительно улыбнулся мне самый старший из бородачей и осекся, когда я вскинул руку в его сторону, отрывисто и строго спросив:
– Как звать?
– Плетень, – побледнел он.
– А батюшку?
– Исайкой, – еле слышно выдохнул он и взмолился: – Да ты б убрал палец-то, Федор Константиныч, а то твои робяты, чего доброго, помыслят, будто и в меня болтом надобно, яко в то дерево.
Я, разумеется, знал, что не всадят, поскольку сигнал «вести огонь на поражение» был совершенно иной. Вот если бы я сдернул с головы свою шапку, тогда и впрямь мало бы не показалось, причем всем троим, а вытянутая рука говорит совсем об ином – пора запаливать жердины, готовя их к бою...
Я опустил руку и спокойно произнес:
– Совсем иное дело, Плетень Исаич, а то говорю с человеком, а как его звать-величать не ведаю. – И повернулся ко второму.
Тот сообразил сразу:
– Митрофан я, Акундины сын. – И попросил: – Тока пальцем в меня не тычь.
Я не стал тыкать, а вместо этого выдвинул предложение:
– Так вот, уважаемые Митрофан Акундинович, Плетень Исаевич и Иван Петрович, – мстительно поставил я сопляка на последнее место в своем перечне. – Мне думается, что вы нуждаетесь в подтверждении сказанного. Или вы все трое готовы поверить мне на слово?
Те переглянулись и нерешительно пожали плечами.
– Значит, нуждаетесь, – сделал вывод я. – Что ж, есть человек, который вполне сможет вас всех удовлетворить. – И, повернувшись к своим, громко закричал, чтоб показался отец Антоний.
Вид священника, полностью экипированного в свои богослужебные одежды, их немало удивил, но еще больше изумило то, что, когда я попросил подтвердить, что мы с Ксенией Борисовной обвенчаны, священник немедленно закивал головой.
Конечно же на самом деле отец Антоний никогда бы не пошел на такую нахальную ложь, но я еще перед переговорами попросил и его, и прочих, кого ни позову и о чем ни спрошу, сразу со всем соглашаться и все подтверждать.
– А ежели ты... – начал было священник, но я перебил его, спросив, помнит ли он, чтобы я хоть раз солгал, после чего тут же, не давая опомниться, осведомился, понимает ли отец Антоний, что если правда приведет к гибели множества людей, а ложь, напротив, сохранит им жизнь, то лучше сказать последнее.
Да, грех, причем сознательный, но разве ради спасения жизни десятков православных...
Однако священник продолжал молчать, колеблясь в своем решении, и тогда я пошел на компромисс, попросив лишь об одном – если мои слова прозвучат не совсем внятно и он их не расслышит до конца, то подтвердить хотя бы истинность того, что донесется до его уха.
Иначе если отец Антоний станет переспрашивать, то у тех, с кем я буду говорить, запросто может создасться впечатление, будто священник колеблется с ответом, и вывод последует самый печальный.
В смысле, для нас.
Тогда я еще не знал, что мне придется соврать, но все равно был уверен, что совсем без лжи не обойтись, потому и подстраховался, так сказать, заранее освятив свое вранье.
Полностью мой вопрос для отца Антония прозвучал так:
– Подтверди, отче, что Ксения Борисовна находится тут и по доброй воле со мной обвенчана! – Вот только последнее слово я произнес куда тише, чем все прочие, так что он его навряд ли расслышал.
Во всяком случае, кивал он весьма уверенно, а вдобавок еще и перекрестился, поэтому бородачи вновь переглянулись, не зная, как им теперь быть.
Думаю, в какой-то мере их смущал и огонь, полыхавший вокруг струга.
Получалось, что лезть к нам придется только по двум прибрежным водяным полоскам, а это означало, что должной скорости при налете не выйдет – вода затормозит.
Опять же и атаковать, вытянувшись в колонну по одному или по двое, совсем не то, что навалиться всей гурьбой, а больше чем по двое выйдет навряд ли. От силы по трое, да и то третий конь, который дальше всех от берега, уйдет уже по брюхо – я не поленился замерить глубину у берега, прикидывая предстоящий бой и стараясь предусмотреть все возможное.
Не исключено, что еще немного, и я сумел бы окончательно переломить ход беседы в свою пользу, тем самым выиграв спасительные полчаса, но в этот самый миг случилось непредвиденное.
– Да чего ты с ним рассусоливаешь?! – еще издали истошно заорал во всю глотку неожиданно появившийся на крутом косогорье нарядный всадник.
Этого я узнал сразу же еще тогда, когда он вместе со мной сопровождал Дмитрия в Москву, – все-таки его мне доводилось лупить дважды, так что ошибки быть не могло – Никитка Голицын.
Всадник меж тем пришпорил коня и, не обращая внимания на крутизну, стал стремительно спускаться, продолжая все так же истошно вопить:
– Два раза ушел, на третий никуда не денешься!
Мне немедленно припомнилась палатка Бучинского и тупой, обессиленный скрежет арбалетной стрелы, чиркнувшей по металлической пластине подаренного Серьгой юшмана.
А еще теплый летний вечер у реки, костер и беспомощно заваливающийся набок Басманов.
Теперь понятно, чья работа.
Ладно, пацан, я тоже два раза лишь пожурил тебя, а теперь спуску не дам.
Однако сдергивать шапку с головы – условный знак для стрельбы в цель – медлил, еще надеясь, что стоящая передо мной троица образумит зарвавшегося щенка. К тому же и время-то работало на меня – только десять ратников, выставив пищали, стояли в полной боевой готовности, а остальное уже переворачивали струг.
Скорее же, скорее!
Словом, я упустил подходящий момент, а через секунду стало поздно – на берегу с правого бока неожиданно вынырнули из-за поворота всадники, которые с саблями наголо во весь опор неслись на моих ребят.
Я отчаянно закричал, указывая им на атакующих.
Те послушно повернулись и тут же открыли стрельбу, а на меня в это время сверху прыгнул один из бородачей, решивший, что арбалетчикам теперь уже не до них, и вознамерившийся под шумок разгорающегося боя геройски пленить меня.
Удержаться на ногах у меня не получилось, и мы покатились вместе с Плетнем вниз по косогору чуть ли не до самой реки.
Усачу-бородачу не повезло дважды. Во-первых, он переоценил свои силы, связавшись со мной, а во-вторых, когда мы оказались на относительно ровном месте, то я был наверху, правда, лежал на своем противнике спиной – так вышло, и тот продолжал держать меня, обхватив и не давая пошевелить руками.
Хватка у него была качественная, вырываться нечего и думать, да я и не пытался, вместо этого с силой ударив его несколько раз затылком в лицо, после чего он застонал и обмяк.