Итак, подвел предварительный итог Сергей, имеем два небольших противоречия. С одной стороны, наследник должен быть однозначно определен, да так, чтобы в этом ни у кого никаких сомнений не было. С другой, никто, в том числе и он сам, не должен заранее знать, кто конкретно сядет на трон в случае смерти царствующего императора. Это противоречие номер один. Второе заключается в том, что порядок престолонаследия должен быть четко прописан в законе, но в то же время императору не помешает право при необходимости убирать из списка наследников кого угодно. И соответственно, кого угодно туда добавлять. Ну, это вполне решаемо, а вот как быть с первым пунктом?

Да тоже ничего особо сложного, вскоре признал Сергей. Пусть Нартов сделает охренительный сейф, открыть который можно будет только тремя ключами одновременно. Один ключ вручаем Сенату. Второй – кому-нибудь из православной церкви. Третий – какому-нибудь выборному блюстителю, заодно и посмотрим, как в теперешних условиях заработает демократия. И царское завещание при большом стечении народа кладется в этот сейф, запирается тремя ключами, после чего открыть ящик можно будет только точно так же. На виду у толпы и тремя ключами одновременно. Таким образом, все знают, что наследник назначен, но никто не в курсе, кто он такой. Если же подобная процедура проведена не была, значит, работает закон о престолонаследии, в качестве которого прекрасно сойдет и тот, что ввел Павел.

С тем же, что генерал-аншеф и генерал-прокурор наговорили про Елизавету, император был в общих чертах согласен. С одним маленьким уточнением: в обозримом будущем он с ней расставаться не собирался.

Почти всю свою сознательную жизнь Новицкий был одиночкой. Про тепло семейного очага в его случае можно было говорить только в порядке издевательства. В школе у него и приятелей-то было немного, а друзей и вовсе ни одного. Правда, потом в жизни Сергея появился дядя Виталий, но это продолжалось недолго. А уж в Центре он во всех окружающих видел либо людей совсем безразличных, либо недругов, причем очень опасных, кроме разве что преподавательницы сексуальной культуры. Да и то умом понимал, что это неправильно, однако поделать с собой ничего не мог. А теперь у него есть Лиза, и никому он ее не отдаст! Точнее, сейчас не отдаст, до будущего же еще дожить надо.

Глава 29

Вскоре после неофициальной экскурсии императора в Кронштадт выяснилось, что Верховный тайный совет еще не настолько обнаглел, как это представлялось Сергею и Миниху после получения известия о визите английского посла. В Петербург приехала карета с деньгами не только на ремонт в Сарском, но и на начало завершения строительства в Стрельне. А сопровождающее деньги письмо было в основном посвящено объяснению ситуации с английским послом.

В этом документе пространно излагалось: оказывается, восстановление дипломатических отношений более выгодно России, нежели Англии, и поэтому все надо было делать как можно быстрее, пока в Лондоне не опомнились.

– Врут? – поинтересовался Новицкий у Миниха. Письмо они читали вместе, потому что оно было адресовано им обоим.

– Конечно, государь, – без тени сомнения подтвердил генерал-аншеф. – Когда это англичане добровольно делали что-то более выгодное противной стороне, чем им? Отродясь с ними такого не случалось, а тут такая спешка. Небось еще подмазали Совет, дабы не тянул.

– А он повел себя правильно, то есть сразу поделился, – подвел итог Сергей. – Ладно, читаем дальше.

Дальше Совет объяснял, что все, оказывается, было проделано в полном соответствии с международными нормами, причем так, чтобы не нанести престижу Российской империи ни малейшего урона. Мол, в Англии этот договор еще подлежит ратификации в их парламенте. У нас же такого заведения нет, и если бы его сразу подписали император с председателем, то с нашей стороны договор считался бы уже полностью принятым. Да что же мы, не европейцы? – патетически вопрошал Совет. А вот теперь все будет как положено. Приедут государь с господином председателем в Москву, подпишут ту бумагу, и только после того она станет считаться полностью вступившей в силу.

– Выкрутились, крючкотворы, – покачал головой Миних. – Теперь их даже и вешать стало как-то неудобно.

– Ничего, нам не к спеху, – благодушно заметил император. – А как понадобится, господа небось сами нам еще не один повод предоставят. Если же понадобится очень сильно, а с поводом они затянут, то повесим и так, невзирая на неудобство.

Новицкий был настроен столь миролюбиво потому, что бабкино расследование показывало: Совет скорее всего в организации покушения не замешан. И английский посол тоже. Лесток же получил от него письменное предупреждение, чтобы не вздумал набиваться в гости, если не хочет быть выгнанным в шею. Похоже, любвеобильного доктора в Европе неплохо знали.

Тут молодой император вспомнил, что его еще в будущем заинтересовал небольшой вопрос, но было это уже незадолго до заброса, когда времени не хватало и на более важные вещи, и вопрос тот так и остался непроясненным. Сейчас же, похоже, в него можно внести ясность.

– Не знаешь ли, Христофор Антонович, – поинтересовался царь, – от какого слова происходит та ратификация – от английского «рат», то есть крыса, или от какого-нибудь другого? И если она от крысы, то почему?

– Нет, слово сие происходит от двух латинских. «Ратус» – утвержденный, и «факер» – делать.

«Второе слово я точно запомню», – подумал Новицкий и отодвинул письмо Совета. Встал, прошелся по кабинету, после чего вновь обратился к Миниху:

– Осталось нам решить еще один небольшой вопрос. Денег, что прислал Совет, на восстановление дома в Сарском хватит и еще останется. Но вот для завершения строительства в Стрельне остатка, как ни крути, все равно будет слишком мало. Поэтому я предлагаю пустить его на строительство парового корабля, а Стрельну доделать, когда появится вся потребная сумма. Подтверждаешь?

– Подтверждаю.

– Значит, на этом заканчиваем, и можно говорить, чтобы несли обед.

После обеда Миних ушел, а император вновь разложил на столе выписки из бабкиных посланий и продолжил размышления, прерванные визитом генерал-аншефа. Итак, по результатам наблюдения за Лестоком выявлена цепочка, конец которой вроде бы упирается в Михаила Голицына. В принципе Сергей готов был признать его главным злодеем, если бы не одно обстоятельство: Михаил Михайлович болел. Похоже, он и сам сознавал, что жить ему осталось совсем недолго, что, по словам одного лакея, подтвердил пациенту доктор Бидлоо. Генерал-фельдмаршал после отъезда императора вообще не посещал заседаний Совета, единственное исключение сделав для того, на котором был подписан договор с Англией. И в таком состоянии лезть в политические дрязги? Сомнительно, очень сомнительно. Опять же Лесток в своем письме ябедничал именно на Михаила Михайловича, и вряд ли делал это по своей инициативе. Так что же получается: фельдмаршал стучал сам на себя? Как-то это слишком уж оригинально. Однако если из цепочки убрать Голицына, то она просто обрывается в пустоту.