– И что, прямо так и сказывала? – недоверчиво уточнил я.
– Ну-у, – замялась она. – Мол, вместе с братцем ждать будет.
Уф-ф, сразу отлегло от сердца.
Вот только на прощание слегка разочарованно кольнуло тоненькой иголочкой, но это пускай. Подумаешь, возомнилось на секунду невесть что. Да и не время сейчас. Даже думать о таком не время, не говоря уж о чем-то ином.
– Мне и самому вместе с Христиером Мартыновичем надо заглянуть к Федору Борисовичу и его сестре царевне Ксении Борисовне, так что непременно будем, – сухо произнес я, стараясь держаться в рамках великосветской ни к чему не обязывающей вежливости.
Во всяком случае, именно такой представлялась мне эта самая вежливость.
Ключница несколько разочарованно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на еще сильнее сосредоточившегося на разглядывании посуды Зомме – хотя куда уж больше, понимающе кивнула и заторопилась обратно к Квентину, заявив, что без должного догляда оставлять надолго хворого нельзя.
– Сам заглянешь ли, покамест жив? – поинтересовалась она перед уходом.
«Покамест жив» неприятно резануло по ушам, и я молча кивнул. И впрямь надо заглянуть, тем более что время позволяет, но вначале…
Повернувшись к Зомме, я негромко распорядился:
– Самым первым делом пошли гонцов во все стрелецкие слободы с повелением всем головам [21] и наиболее достойным сотникам, которых велено взять с собой стрелецким командирам числом по два от каждого полка, сразу после вечерни прибыть к Красному крыльцу.
– А если спросят – кто повелел и зачем?
– Скажи, что… престолоблюститель, – после недолгого колебания ответил я.
Ничего страшного. В конце концов, сегодня я имею право на то, чтобы распоряжаться от имени Годунова, тем более что царевич предупрежден насчет их сбора и возражать не стал.
– А зачем созывает, им и без того должно быть понятно. Раз по указу государя Дмитрия Иоанновича до его прибытия в град на Федора Борисовича возложена обязанность блюсти порядок в Москве, то надо определиться, кто за что в ответе.
– Управится ли царевич?.. – тихо, как бы про себя протянул Зомме, вопросительно глядя на меня.
– А куда он денется? – проворчал я. – К тому же у него будет целых три помощника – я, ты и… Басманов.
– Кто?! – изумился Христиер.
Не иначе решил, что ослышался.
– Басманов, – твердо повторил я. – Так что к нему тоже пошли гонца.
– Так мы ж его… – растерянно протянул мой воевода.
– Ничего страшного, – отмахнулся я. – Подумаешь, немного в осаде продержали.
Ну не объяснять же сейчас простодушному Зомме, что иного выхода у меня попросту нет. Точнее, есть, они всегда имеются, но куда хуже.
Попади он в мои руки до нашего спектакля на Пожаре – иное. Теперь же оставалось либо убивать боярина, в лучшем случае взяв в заложники, ибо он слишком умен и энергичен, чтобы оставлять его в живых, или перетягивать на свою сторону.
Нет, не с целью изменить Дмитрию – зачем. Достаточно, чтобы он просто перестал смотреть на нас как на врагов. Мне и этого с лихвой.
И первый шаг – полупринудительное сотрудничество с Федором и его самыми доверенными помощниками: мною и Христиером. Причем активное, рука об руку.
– Будем считать, – продолжил я, – что мы немного погорячились, а он попросту кое-чего не понял, вот и все.
– Доверять под его начало стрельцов… – Зомме неодобрительно покачал головой.
– После сегодняшнего можно. Разумеется, не всех, и всю Москву мы ему тоже не вручим, а поделим, чтоб каждый знал свое и в чужое не лез, но изрядный кусок придется ему отломить, без этого нельзя. – И ободряюще хлопнул воеводу по плечу. – Не боись, Мартыныч! Главного, то бишь власти, он все равно не получит, не говоря уж об охране стен Кремля вместе с царскими палатами и казной, которые мы оставим за нашими людьми. Да и в остальном сделаем так, что власти у него почти не будет. В Китай зашлем смешанную стражу – наших пополам со стрельцами, а Белый город и Скородом – ему.
– Тогда он может обидеться, – предположил Зомме.
– А это как предложить, – хитро усмехнулся я. – И потом ты забыл про почет. Этого добра мы отвалим ему столько, сколько сможет унести.
Я уже примерно представлял, как это сделать.
Иной раз фантик от конфеты куда важнее ее самой. Главное, чтоб все выглядело красиво и было преподнесено, раз уж Петр Федорович так опасается «потерьки отечества», с превеликим почетом, но в подробности вдаваться не стал – слишком долго, да и ни к чему Христиеру.
Опять же время – кажется, у нас вновь цейтнот или близко к нему.
– Рассылай гонцов, Мартыныч, – напомнил я напоследок, – а Федора Борисовича предупреди самолично. – И подался наверх для успокоения души еще раз взглянуть на Квентина.
Разместили тяжело раненного шотландца поблизости от покоев Годунова. Вообще, на жилом этаже царевича комнат оказалось не столь уж и много – опочивальня царевича, молельня, судя по обилию икон, и еще штуки три неясного предназначения, вот и все.
Дуглас лежал тихо. Дыхания почти не было слышно.
– Мало того что раны тяжки, да вдобавок и кровушки из него повытекло изрядно, – прокомментировала моя травница.
Жаль, но тут я ничего не мог поделать. Переливание крови еще не придумали, да и определение групп тоже, потому оставалось только ждать и надеяться, что Квентин сумеет выкарабкаться самостоятельно.
Петровна молчала недолго – не умела. Разве что в одном случае – когда слушала стихи, но последний раз это было давненько, не до них нынче. И вообще, когда говорят пушки…
Вот-вот.
Бережно поправив на шотландце атласное одеяло, травница сурово заметила:
– Слыхала, ты уже отмстил боярам? – И уставилась на меня в ожидании.
Пришлось удовлетворить любопытство, коротко, в нескольких словах рассказав, что все понесли заслуженную кару, включая Бельского, хотя последний, в отличие от прочих, был наказан за иное – глумление над телом покойного царя.
– Извлекать из одного места да в иную могилку пихать – знамо дело, не след, – согласилась она. – Ежели бы сразу его, яко убиенного, на Варсонофьевском положили, тогда иное…
– Какого убиенного? – не понял я.
– А ты что ж, мыслишь, будто он и впрямь по своей воле яд принял, яко о том в торговых рядах сказывают? – хмыкнула Петровна. – Ой, навряд ли. Он же…
– Погоди-погоди, – запутался я. – Ты сейчас вообще о ком говоришь?
– Так об государе усопшем, – последовал невозмутимый ответ.