Образно говоря, они пытаются насильно растянуть или сдавить пружину истории, но едва их усилия ослабевают, как далее эта самая пружина немедленно стремится вернуться в исходное положение.
Только не следует думать, что, повторяя слова профессора о Личности, я подразумевал себя.
Ни боже мой!
В моем характере имеется некоторое нахальство, но, чтобы обнаглеть до такой степени, надо быть форменным дураком.
Тут личностью, на мой взгляд, являлся как раз тот человек, к которому я собирался отправиться в гости, только с пометкой: «Чертовски удачливая личность».
Она обязательна, поскольку, не представляя собой ничего выдающегося, он без дикого везения, сопутствовавшего ему, все равно не сумел бы ничего добиться.
Разумеется, не обошлось и без помощи, иногда даже невольной, то есть со стороны его врагов, которые порою из узкокорыстных интересов совершали такие дурацкие поступки, что хоть стой, хоть падай.
Один только Семен Никитич Годунов чего стоит.
А доказательством того, что лично Дмитрий Иоаннович не представляет собой ничего особенного, служит факт из недалекого будущего: едва богиня Фортуна взяла и даже не отвернулась, а просто перестала помогать, как светлый государь сам в свою очередь все профукал, причем так бездарно, что остается только удивляться.
Правда, это в официальной, или, как теперь получается, в прежней истории. Но и в нынешней, если разобраться, мало что изменилось. Отличается она от прежней лишь тем, что Федор Борисович жив, вот, пожалуй, и все. Что до остальных действующих пружин, то они остались в неизменности, в том числе и нарастающее противостояние бояр и нового царя.
И чем оно закончится в конечном счете, тоже понятно. Подлинная Личность, может быть, и выстояла бы, но Дмитрий был обречен.
Вот тогда-то и пробьет час юного Годунова, причем не такого, как сейчас. Впрочем, он уже и теперь кое-что собой представляет – достаточно вспомнить совещание со стрелецкими командирами, хоть и сыроват для царского трона, а народу ни к чему любоваться на «непропеченного».
Так что в этом удалении из Москвы, как ни удивительно это покажется, я видел только плюс. Именно в Костроме ему и предстоит научиться править по-настоящему. Нечто вроде стажировки – пусть применяет полученные знания, которых у него в избытке, дело только за практикой.
Отбросив осторожность и деликатность, я лепил ему прямым текстом:
– Ошибешься – не беда. Кострома – не Москва, тут твои промахи извинят, да и масштабы у них будут далеко не те, так что и исправлять их куда легче. Зато приобретешь подлинную самостоятельность и самое ценное – знание жизни.
Не постеснялся я и поведать о скором плачевном будущем Дмитрия. Приходилось говорить обтекаемо, приоткрывая завесу грядущего лишь ненамного, самый краешек:
– Почему народ поднялся против твоего батюшки? Все очень просто. Люди, веря, что новый правитель окажется лучше, всегда охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убедятся, что обманулись, ибо этот правитель окажется куда хуже старого.
– Почему ты так помыслил? – настороженно спросил Федор.
– Да тут и думать нечего. Одно дело – идти с войском и воевать, что у него тоже не ахти, но совсем иное – править. Это куда сложнее.
– У него есть бояре. Посоветуется с ними и решит, яко должно поступить.
– Да? – иронично ухмыльнулся я. – Скорее уж напротив. Это сейчас они затихли, да и то… до поры до времени. Сейчас он начнет раздавать подарки, выполняя свои обещания, и уже начнется ропот со стороны обделенных.
– А он начнется? – с надеждой осведомился Федор.
– Обязательно, – твердо ответил я. – Он же не знает, что куда как менее опасно создать четырех недовольных, чем одного довольного и трех завидующих. А дальше – больше, так что рано или поздно, но мы все равно поймаем его на удочку.
– На что? – удивился он.
Я задумался. А есть ли в этом мире удочка? Вообще-то должна быть, но вдруг она не так называется? И, мысленно посетовав на собственное тупоумие, туманно пояснил:
– Удочка – это палка с крючком на одном конце и дураком на другом. Словом, погоди еще немного. Если уж они не захотели подчиниться твоему отцу, то безродному…
– Как безродному?! – чуть не подскочил на своей лавке Годунов, впившись в меня глазами.
Вот тебе и раз. Получается, что Борис Федорович так и не поделился с сынишкой моими данными, которые я нарыл. Ну тогда и мне ни к чему. Только как теперь выкручиваться?
Но нашелся сразу:
– А вот так. Уверен, что ни один из них не считает Дмитрия истинным царевичем. Признали же его, потому что не захотели переть на рожон, но скоро кто-нибудь поднимется.
– А он и впрямь…
– Может, и впрямь, – пожал плечами я, твердо решив ничего не рассказывать Федору, чтобы он по младости лет не сболтнул, тем паче своей мамаше. – Но нам с тобой разницы нет, и тебе это знание, даже если бы ты точно был уверен в его истинности, ни к чему. Запомни, для тебя он, как бы ни сложилось впредь, остается сыном Ивана Грозного, ибо ты – его наследник, и будет глупо порочить его память хотя бы потому, что это непременно тебе самому пойдет во вред…
– Память порочить, – бурчал он, недоверчиво глядя на меня. – Покамест все инако выходит и вовсе напротив. Он, счастливец, вскоре сядет на отчий трон, а я…
– Поедешь учиться правильно сидеть на этом самом троне, – бодро подхватил я, – дабы под тобой он не только никогда не рухнул, но и не пошатнулся. И никогда не считай счастливым того, кто зависит от случайностей, пусть и счастливых. Помни, за счастьем следует несчастье, за несчастьем – счастье. И так у каждого. Причем судьба их постоянно тасует, как карточную колоду, так что ни у кого и никогда не бывает чего-то одного непрерывного.
В ответ тяжкий вздох с явным оттенком зависти. Понятно. Тогда еще разик и с другого бока.
– И еще одно, – добавил я. – Везение расслабляет. Человек сам не замечает, как он начинает глупеть и все больше полагаться на судьбу, а не на свои собственные силы. Ему начинает казаться, что теперь все дозволено, и он стремится одним махом осуществить все свои желания.
– Но ведь получается у него, – перебил Федор.
– Пока получается, – напомнил я. – Но даже породистый скакун одним прыжком не сможет покрыть расстояние в несколько сотен верст. А любая деревенская кобылка преодолеет это расстояние за несколько дней, если не станет поворачивать на полпути.
– Значит, мне яко деревенской кобылке, – усмехнулся Годунов.
– Значит, тебе надлежит терпеливо готовиться в путь, выбрать правильную дорогу и следовать по ней, все время поглядывая под ноги и не думая о скорости, – поправил я. – И тогда ты придешь к своей цели, но только если на ходу не утратишь надежды и веры в лучшее. А потому никогда не забывай: после самой черной ночи всегда бывает светлый день, и даже после самого сильного ливня ярко светит солнце.