— Спасибо, я пойду... До свидания.
— Все запомнили? Первое парадное, код — сто тридцать пять, квартира десять.
— Спасибо, все помню. Прощайте...
— Книжку-то! Книжку не забудьте, молодой человек. До свидания, всего вам хорошего! Выздоравливайте.
— Постараюсь.
Держа в одной руке лямку спортивной сумки, сжимая в другой оккультную книжку, Игнат вышел из тесного помещения магазинчика. Поднялся вверх по ступенькам.
«Черт побери, ежели всерьез задуматься о том, что наболтала дама из „Нирваны“, то получается вообще какой-то бред! Абсурд получается! Получается, что природный русак Самохин известен мадам с золотыми зубами как Рэм Соломонович, врач, занимающийся частной практикой, владеющий магазином „Нирвана“ и регулярно... да, черт возьми, РЕГУЛЯРНО пользующий больных... Причем встречаются врач и пациент, как два нелегала, на явочной квартире в соседнем с „Нирваной“ парадном, на третьем этаже, в квартире десять, код парадного... код помню — один, три, пять». Сергач резко развернулся на каблуках, быстрым, решительным шагом направился к первому парадному, открыл обитую жестью дверь, вышел в подъездный тамбур, надавил на клавиши кодового замка, отворил вторую дверь, очутился у подножия широкой лестницы.
«Все, как говорила продавщица. Парадное проходное. Прямо напротив — выход на Большой Козловский. Почтовые ящики, лифт... лифт стоит на первом этаже... Нет! Лучше поднимусь пешком...»
В дверь звонить не пришлось. Обитая черным дерматином дверь с биркой-номером 10 была приоткрыта. Едва-едва, сразу и не заметишь, если специально не приглядываться, но приоткрыта. Сквозь узкую щель меж косяком и дверной панелью пробивался тонкий, как лезвие бритвы, лучик яркого электрического света.
Игнат остановился перед незапертой дверью. Тряхнул головой, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Медленно протянул руку, осторожно ткнул кулаком упругую дерматиновую поверхность. С тонким, комариным скрипом дверь подалась, яркая щель расширилась, стали видны дорогие финские обои в прихожей, пластмассовый коврик на полу за порогом...
Шум наверху, на лестничной площадке выше этажом. Лязг замка, скрип, собачий лай, окрик «Сидеть!», топот ног, звон связки ключей. Сергач вздрогнул, бросил быстрый, испуганный взгляд на уходящие вверх лестничные ступени, замешкался на долю секунды и, решившись наконец, переступил через порог, шагнул на пластмассовый коврик, плечом закрыл за собою дверь, привалившись к ней спиной, и огляделся.
Труп женщины посередине просторной прихожей Игнат заметил не сразу. Вначале его ослепила сияющая хрусталем люстра. Игнат сморгнул, уставился на оленьи рога над шкафчиком-вешалкой и только потом увидел безжизненное тело. Маленькое, почти детское тельце опрятной, скромно одетой старушки. Бабушка лежала на спине, подогнув под себя ноги. Длинная шерстяная юбка задралась кверху, собралась складками у живота, обнажая дряблые, воскового цвета ляжки с синими прожилками вен и парафиновые икры с голубыми варикозными буграми. Тонкие старушечьи руки скрещены на груди, запястья согнуты, как куриные лапки, пальцы скрючены, словно коготки. Длинная тощая шея неестественно вывернута, голова упирается в пол пучком седых волос на макушке, острый подбородок задран кверху, рот широко открыт, влажно блестят искусственные пластмассовые зубы. Остекленевшие кукольные глаза смотрят на Игната. Из уголка мертвого глаза катится по щеке слезинка — старушка умерла совсем недавно. Пять-шесть минут назад. Возможно, в ту самую секунду, когда «медсестра» в магазине «Нирвана» назвала Игнату ее имя...
Сергач закусил губу. За спиной, за обитой черным дерматином дверью залаяла собака. Пес, судя по «голосу», здоровенный, облаивал дверь десятой квартиры.
— Фу, Шамиль! Гулять! Фу! Кому сказано, гулять?! — донесся до ушей приглушенный дерматиновой обивкой грозный голос собачьего хозяина. — А ну, пшел вон! Кому сказано? Фу!
Из глубины квартиры в прихожую вышла кошка. Серая с белыми подпалинами, молодая, гибкая кошка, потянулась, зевнула, вильнула хвостом и, громко мяукнув, посмотрела ореховыми глазами сначала на Игната, потом на труп на полу. Лай на лестничной площадке зазвучал громче, громче заорал на собаку хозяин, раздался звук смачного хлопка поводком по собачьей хребтине и сразу — скулящий плач обиженной псины. Но кошка и ухом не повела. Мягко ступая, она подошла к телу старушки, понюхала голую коленку, подняла морду и, снова взглянув на Игната, мяукнула, как бы спрашивая у незнакомого человека, что случилось с ее хозяйкой.
Собачий и человеческий голоса за дверью стихли. Пес Шамиль и его владелец спустились вниз по лестнице, глухо хлопнула дверь парадного. Собрав волю в кулак, Игнат подавил в себе страстное желание как можно скорее кинуться наутек, убежать подальше от теплого трупа старушки, скрыться от взгляда ореховых кошачьих глаз. Бегство его не спасет, а, наоборот, приблизит что-то ужасное, что-то гораздо более страшное, чем зрелище мертвой бабушки со свернутой шеей. НАДО пересилить себя, перешагнуть через детское тельце старушки и заглянуть в комнаты, найти кабинет Рэма Соломоновича.
«Если в кабинете остывает труп Самохина — звоню Циркачу прямо отсюда и умоляю о помощи, — подумал Игнат, делая серию глубоких вдохов и резких выдохов. — Если же в квартире больше нет мертвецов, кроме бабушки Даши, или... Впрочем, к чему гадать? Нужно идти и смотреть. Нужно! Обязательно нужно идти!.. Страшно? Да, страшно, но это сейчас совершенно неважно, черт побери!..»
Игнат присел на корточки, поставил на колючий коврик возле порога спортивную сумку, положил книжку со слоном на обложке, выпрямился, прислушался. В недрах квартиры все тихо, слух улавливает лишь обычные шумы большого жилого дома, привычные с детства всякому горожанину: гудит вода в трубах, бубнит телевизор у соседей... Шестое чувство подсказывало, что, кроме него, Игната Сергача, и серой с белыми подпалинами кошки, в квартире нет более никого и ничего живого, убийца ушел. За две, три, самое большее за пять минут до прихода Сергача.
«Черт побери! А ведь меня все равно ждет обвинение в убийстве, блин! Продавщица! Золотозубая стерва из магазина „Нирвана“ расскажет, как, поговорив с доктором Рэмом Соломоновичем, я пошел к нему в квартиру. Даже если бы я сюда не пришел, меня бы все равно обвинили! Черт возьми, я в глубокой жопе, мне крышка, блин!.. Максимум, на что я способен, — отсрочить собственный арест и... И узнать, будет ли Самохин ждать меня в полвторого на Маленковской или... Или его тело остывает сейчас в докторском кабинете...»
Терять нечего. Игнат повернулся к входной двери, закрыл засов. Вспомнил про отпечатки пальцев, начал было тереть засов рукавом пальто, но подумал немного, тряхнул головой, махнул рукой и, развернувшись к двери задом, быстрым, семенящим шагом пересек прихожую по периметру, обойдя покойницу. Из холла прихожей в глубь квартиры вел широченный коридор. В конце коридора поворот, там кухня, откуда пахнет свежемолотым кофе. Одна из трех, самая ближняя коридорная дверь открыта. Из комнаты с открытой дверью тянет запахом табачного дыма. Очень терпкий и густой запах. И даже мерещится, будто из открытой комнаты в коридор выплывает сизое дымное облачко.