Игнат скосил глаза вправо, влево, разглядел на кончике докторского пальца крохотную резиновую морщинку.
— Закатите глаза... Теперь закройте... Откройте... Хорошо. Какой сегодня день недели, помните?
— Четверг. Доктор, я вполне психически здоров.
— Вижу, что вы вполне адекватны, вижу. Как вас зовут, помните?
— Игнат.
— Скажите, как вас зовут полностью. Назовите фамилию, имя, отчество.
— Сергач, Игнат Кириллович.
— Вот что, Игнат Кириллович, сейчас сюда придет Иван Андреевич Зусов. Я возьму на себя смелость, сообщу Ивану Андреевичу, что, по моему мнению, вы вполне адекватны, но... — доктор многозначительно погрозил Игнату резиновым пальцем, — но, учтите, скомпрометируете мой диагноз, начнете прикидываться буйным сумасшедшим, сто раз пожалеете! Вам ясно?
— Вполне.
— Чудно! К Ивану Андреевичу обращаться на «вы», называть его по имени-отчеству. Постарайтесь его не сердить, иначе я вернусь, и вы узнаете, какие веселые фокусы способен проделать умелый доктор со строптивым пациентом, имея под рукой подходящий инструмент.
— Я догадываюсь. — Игнат взглянул на орудия пыток, разложенные поверх белой салфетки. Доктор перехватил его взгляд и, скривив губы, высокомерно хмыкнул.
— Нет, Игнат Кириллович, ни о чем вы не догадываетесь. Для начала, с помощью тех милых штучек, что вы изволите видеть, я изменю форму ваших ноздрей, потом ушей, потом век. Зубами займемся в последнюю очередь. Однако вы можете избавить меня от необходимости фантазировать на темы лицеполостной хирургии и экстремальной стоматологии. От всей души советую и, если хотите, прошу: сделайте все от вас зависящее, чтобы мне не пришлось нарушать клятву Гиппократа. Постарайтесь.
— Можете не сомневаться. Буду стараться изо всех сил.
— Весьма надеюсь. Всего вам доброго, Игнат Кириллович!
Четко чеканя шаг, доктор вышел за дверь. Игнат с облегчением перевел дух, тряхнул просветленной головой, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Дверь снова отворилась, в комнату вошел Зусов, Иван Андреевич.
Реальный Зусов ни капельки не напоминал артиста Джигарханяна в роли пахана Горбатого. Скорее, если уж проводить параллели с персонажами режиссера Говорухина, Иван Андреевич отдаленно смахивал на вора Ручечника в исполнении покойного гения кино, телеэкрана и сцены Евгения Александровича Евстигнеева. Невысок ростом, худой, подтянутый, лысоватый, пожилой, с иголочки одетый гражданин, пардон — господин, с налетом аристократического лоска поверх едва уловимых провинциальных примет, заметных лишь взгляду коренного москвича и истинного петербуржца.
Самым замечательным во внешности Ивана Андреевича были глаза и руки. Проницательные, умные глаза сметливого купца и холеные кисти рук с длинными, сильными и цепкими пальцами. Цепкий взгляд и цепкие пальцы. Взгляд, способный подчинить, обмануть, заинтересовать, и пальцы пианиста, способные легко, с хрустом поломать все фортепьянные клавиши.
Иван Андреевич сел в кресло напротив, закинул ногу за ногу, сцепил пальцы поверх коленки. Улыбнулся, но глаза его остались холодны и серьезны.
— Нуте-с, молодой человек, разведка доложила — вы грозились меня придушить. Извольте объясниться.
— Да, я заочно вам угрожал, наговаривал на себя, но лишь для того, чтобы мы встретились. Вы и я. Позавчера я, простите, улизнул от ваших парней, сегодня сам пришел... В смысле, сам проявил инициативу. Я бы в принципе мог поднапрячься и выйти на вас иным, менее экзотическим образом, но для этого пришлось бы обращаться за помощью к друзьям, а контакты со мной, сегодняшним, к сожалению, опасны для третьих лиц. Ничего другого не оставалось, кроме как рискнуть здоровьем ради нашей с вами встречи, Иван Андреевич.
— Какой вы храбрец, однако, молодой человек! — Улыбка Зусова сделалась еще шире, блеснул идеальный ряд белоснежных искусственных зубов. — Вы или отчаянный храбрец, или редкий наглец, молодой человек. Доктор прав — на психопата вы совсем не похожи.
— Я не псих, не храбрец и не наглец. Просто мне не хочется быть козлом отпущения. Не хочется подыхать ради чужой выгоды.
— Чего же вам хочется, голуба моя?
— Справедливости.
— Ой, голубь вы мой, ах-ха-ха... — рассмеялся Иван Андреевич вполне искренне. — Ой, повеселили старика! Нету, голуба моя, на белом свете справедливости, а есть одна сплошная экономическая целесообразность! Зарубите эту простую истину у себя на носу... Ой, да вам нос-то уже, как я погляжу, поломали. Вижу, вы уже успели, голуба моя, пострадать за свою «справедливость».
— Сломанным носом я заплатил за наш с вами разговор, Иван Андреевич. Я хотел бы объя...
— Ай как интересно! — оборвал Сергача на полуслове Зусов. — Он еще чего-то пытается хотеть. Окстись, голубь! Единственное, чего тебе сейчас надо хотеть, о чем надо мечтать, чтоб я не кликнул доктора Айболита и не приказал превратить твою симпатичную рожицу в свинячью харю с пятачком заместо носяры, с острыми ушками и круглыми глазками. Минутку с тобой поболтал, голубь мой, а уже устал от кучерявых разговорчиков. Давай-ка, без лишних базаров, колись, голубь, — ты родственнику моему, Стасику Шумилову, удавку на шею накидывал? Ты или кто другой? Кто? Колись! Пой, голубок, воркуй, пидор гнойный, не томи.
Игнат внутренне собрался — отступать некуда, мосты сожжены, пора брать, образно говоря, быка за рога.
— Иван Андреевич, простите, вам известно, что ваш... что владелец фармацевтической фирмы «Октал» покойный Станислав Семенович Шумилов болел СПИДом?
— Правильнее сказать, Стасик был ВИЧ-инфицированным. — Иван Андреевич откинулся в кресле, вытянул ноги, скрестил руки на груди. — Сдается мне, на поставленные вопросы ты отвечать не хочешь. Придется звать доктора...
— Иван Андреевич! Погодите! Я не знаю, кто конкретно задушил вашего брата, но я знаю... то есть мне кажется, что я знаю... в смысле, лично я убежден, что знаю, кто его заказал!
— И кто же?!
Как ни старался Зусов сохранить на лице прежнее надменное выражение, не получилось. У Ивана Андреевича чуть заметно дернулась щека, глаза сузились, лоб сморщился.
— Не томи, голубь! С огнем играешь.
Игнат набрал в легкие побольше воздуха и выпалил на одном дыхании:
— Шумилова Станислава Семеновича, заказал Шумилов Станислав Семенович! В смысле, ваш брат сам себя заказал. Сохраняя полное инкогнито, скрывая свое имя и внешность, вышел на киллера, на исполнителя или посредника и заказал магната Шумилова, то есть самого себя.
Зусов молча смотрел в глаза Игнату, молча и пристально. Не иначе снова пытался понять, кто же все-таки сидит перед ним? Законченный безумец? Сумасшедший? Наглец, каковых свет не видывал? Мазохист?
— Позвольте, я все объясню, Иван Андреевич! — поспешил продолжить Игнат. — Дайте мне высказаться, рассказать свою версию, а потом, если сочтете нужным, — зовите доктора Айболита, пусть кромсает мне рожу или сразу зарежет — все равно, больше того, что я собираюсь вам сообщить вполне добровольно, я не скажу! Николай Самохин сделал все возможное и невозможное, чтобы представить меня в виде этакого чудака не от мира сего, свихнувшегося на почве заморской религии озлобленного педераста и маньяка, но хотя бы на время, хотя бы на десять минут поверьте — я абсолютно нормален. Я не пидор, и не псих, и не сумасшедший. И я никого не убивал, черт побери! Меня подставили! Меня подставил Николай Васильевич Самохин. Как мне кажется... Нет! Не кажется! Я убежден, что знаю, зачем и почему он меня подставил. Я хочу, я мечтаю вам все-все рассказать, дайте мне такую возможность, а потом... А потом делайте со мной все что вам заблагорассудится! В конце концов, и вы, Иван Андреевич, сомневаетесь в Самохине. Ведь правда? Ведь так? Сомневаетесь! Иначе зачем бы вам позавчера устраивать на меня засаду? Зачем, иначе, пытаться похитить меня, увести из-под носа Николая Ва...