«Вашего коллеги», – закончил Игнат мысленно.
В последние три-четыре минуты старосту опять начало здорово клинить.
– ...ко... кол... – староста умолк, так и не произнеся последнего слова. Выпученные глаза помутнели. Староста дернулся, содрогнулся, будто бы собирался кашлянуть, моргнул, сглотнул. Его пальцы впились в мягкие подлокотники кресла. Щелкнули зубы, губы растянулись в гримасе боли.
– Вам плохо? – Игнат поднялся с дивана и замер, не зная, что делать и нужно ли чего-то делать.
Встали Виктор и Федор. Трое гостей смотрели сверху вниз на старосту, терзающего подлокотники кресла. Казалось, что у старосты судорогой, будто петлей, перехватило горло, и он не в силах вздохнуть, не может выдохнуть. Гримасы на покрасневшем лице сменяли одна другую, в уголках моргающих глаз выступили слезы.
– Пр-р-р-иступ... – хрипло прошептал староста, —...та-а-к в-в-сегда, неож-ж-ж-жиданно... Чувствую пр-р-р-иближение неподконтр-р-рольного пр-р-р-риступа.
Дрожащие руки вытолкнули тело из кресла. Трясущиеся пальцы указали на винтовую лестницу.
– В-в-в ни-и-з-з... помоги-и-ите... быс-сс...
– Быстрее! – Игнат шагнул к старосте, взял его под локоть. Другой локоть больного поддержал Виктор.
Спускались со второго этажа, как будто с раненым в бомбоубежище. Лестница узкая, идти приходилось боком. Староста меж двумя санитарами частил ногами, трясся, командир Федор, как и положено командиру, шел впереди, оглядывался, чтоб при необходимости не дать свалиться кубарем остальным, поймать, удержать.
– Заб...был, за... забыл... – бормотал староста, – за... за... забыл, когда полнолуние, об... об... обычно в канун по... полнолуния случается... ко... когда по... по... полнолуние?..
– А я почем зна... блин!.. – Игнат споткнулся, бросил локоть старосты, уцепился за витые перила, наткнулся на надежное плечо Федора, устоял. – Блин, я вообще ненавижу полнолуние, у меня тоже в его канун случается в жизни всякая мерзопакостная фигня...
– Пэ... пэ... простите мэ... мэ... меня, чэ... чэ...что так по... получилось...
«Ерунда, с каждым может случиться, не расстраивайтесь», – собрался было по-светски успокоить старосту Сергач, однако вовремя сообразил, что в данном конкретном случае все дежурные любезности неуместны, и любая из них прозвучит как глупость или, хуже того, как издевка.
– Ра... ра... рад буду, еэ... еэ... если вы п... п... приедете за... за... завтра...
– Завтра вряд ли, – произнес в спину старосты Федор, когда уже все четверо спустились с винта лестницы и староста, оттолкнувшись локтем от подпорки-Фокина, припустил, шатаясь, словно пьяный, к малозаметной двери с низкой притолокой в самом дальнем углу холла.
Староста толкнул низкую дверь разогнавшимся телом, уцепился за дверной косяк, инерция его развернула, внесла в черноту дверного проема. Хваткие пальцы отпустили вертикаль косяка, дверь захлопнулась. Послышался лязг и скрежет запоров, глухой, затихающий топот, новый хлопок второй двери, явно ниже уровня пола, приглушенный лязг, еле различимый скрежет.
Староста запер себя в подвале, трое гостей остались одни в кубике холла. Федор нахмурился.
– Водевиль какой-то. Цирк, ей-богу...
– Федор Василич! Игнат! До меня не дошло, как это крестьяне во времена крепостного права иммигрировали без разрешения с...
– До меня тоже много чего не дошло, – перебил его Федор. – Идемте отсюда. Все обсудим в машине. Пошли.
Они вышли на крыльцо.
– Сейчас откроем дверь в стене, а машина тю-тю... – усмехнулся Игнат, шагая широко, в ногу с командиром. – И староста законопатился под полом до завтра, а мы...
– Хорош каркать, Сергач. Виктор, не отставай.
Машина, хвала святому Николе, была на месте. Стояла с опущенным стеклом на правой дверце, со всеми зеркалами в комплекте, с автомагнитолой, где положено, и рядом с тачкой – ни единого деревенского. В соседних с участком старосты дворах, за низкими плетнями деловито копошатся крестьяне, на «Ниву» и чужаков даже не смотрят.
– Едем. Виктор, лезь назад. Я за рулем, Сергач рядом.
Тронулись, развернулись, едва не помяв крыло о каменную стену, едва не зацепив задним бампером шаткий соседний плетень, помчались с ветерком.
– До меня не дошло, как волкодлаки пугают окрестности? Какие профилактические акции, по отношению к кому и с какой периодичностью они...
– Виктор, будь добр, помолчи! Дадим слово Игнату. Он у нас профессиональный еретик, пускай вначале Сергач даст комментарий услышанному.
– О'кей. – Игнат полез в карман за сигаретами. – Занимаясь рунами, я не мог обойти стороной некоторые аспекты культуры и традиций древних викингов. Про берсеркеров слыхали? «Берсеркер» – это «некто в медвежьей шкуре», если переводить буквально. Это воин-медведь, невероятно яростный, невосприимчивый к боли. А еще за викингов воевала каста ульфхеднаров. «Ульфхеднар» – это «некто, воплотившийся в волка», ферштейн? У воинов-волков случались приступы безумной ярости. Неконтролируемой. Предчувствуя приступ, человек-волк уединялся и, как сообщают саги, беснуясь, швырял в море огромные валуны. – Игнат размял сигарету в пальцах. – Считалось, что в бою воина-волка не поражало железо. Бывали случаи, когда один вид горстки ульфхеднаров распугивал целые отряды врагов. И, что характерно, от папаши-ульфхеднара рождались и детишки-ульфхеднары, и волчата... Черт!.. Сигареты уронил, блин!..
Выезжая за пределы деревни, «Нива» подскочила на кочке – Федор объехал вальяжно развалившегося посередине дороги кота. Усатый-полосатый и ухом не повел, а Сергача тряхнуло так, что и сигарета из пальцев, и пачка с коленки полетели под ноги.
– Черт... – Игнат согнулся, как говорится, в три погибели, уперся макушкой в «бардачок», нашарил пачку, задел что-то ладонью... – Черт, что это?..
Рука ухватила плотный на ощупь прямоугольник.
– Блин, а это еще откуда?.. – Игнат сел нормально, в одной руке сигареты, в другой... – Черт возьми! Я нашел, кажется... кажется...
Он нашел служебное удостоверение работника Российского телевидения. Выпачканную в земле книжицу. На развороте – фото Андрея. Разворот испачкан...
– Запекшаяся кровь! Федор! Витя!.. Блин горелый, как же это, а?!
Вопреки категорическому приказу Федора, Сергач сел писать подробное изложение автобиографии старосты и конспективную, с отступлениями, хронологию последних событий не сразу. Оставшись вдвоем, Игнат с Виктором долго и горячо спорили и в конце концов разругались в пух и прах.
Весь комплекс распоряжений Федора не особенно нравился и Сергачу, однако Игнат, скрепя сердце, понимал командирскую логику и резоны. А Виктор, едва пятнистая спина Федора скрылась из глаз, заявил, что он, дескать, «клал болт» на все приказы и распоряжения «старшего», мол, если Федор не вернется, надо самим что-то предпринять, все, что угодно, только не бежать, поджав хвост. Расшифровкой абстрактного «все, что угодно» Виктор себя не затруднял, меж тем про «поджатый хвост» говорил много и ярко.