Парень убрал пистолет, схватился за облезлый телефон и, сверясь со списком жильцов, набрал номер квартиры 37.
– Там автоответчик…
– Ладно, пойду в дверь звонить. А что касается прикида – внешность, она обманчива, дружок, запомни! Может, я с карнавала возвращаюсь и костюмчик мой называется «жертва перестройки».
Лифт, поскрипывая, домчал меня на нужный этаж. Заветная дверь открылась после десяти минут непрерывного прозвона.
Могилатова нарисовалась на пороге растрепанная, абсолютно без косметики, совершенно без одежды и без тени всякого смущения.
– Ты?!
– Я! Пройти можно?
– Что с тобой?!
– Сейчас все расскажу. Пойдем на кухню, кофе хочу.
Руки у меня мелко дрожали, лицо осунулось. Глаза дергались нервным тиком. Вообще я стал кардинально другим человеком, нисколько не похожим на нагловато-уверенного господинчика, минуту назад развлекавшегося с консьержем.
Кофе пришелся как нельзя кстати. Я выдул кофейник и съел под это дело полбатона колбасы с батоном хлеба. Хорошо!
Могила, облачившись в белоснежный махровый халатик, сидела напротив и терпеливо ждала.
– Извини, я все жру. Это у меня нервное. Я влип, Вика. Мне кранты.
– Можешь объяснить толком?
– Не могу. Не могу и не хочу тебя впутывать. Одно прошу – помоги. Мне нужно переодеться. Осталось у тебя от прежних мужей чего поприличней?
– Сейчас посмотрю.
Могила выпорхнула из кухни, в комнате захлопали створки шкафов.
– Семен! Иди сюда.
На диване в гостиной лежала груда мужской одежды.
– Выбирай.
И было из чего! «Армани», «Валентино», вовсе неведомое австрийское и новозеландское…
Я поспешил преобразиться из «жертвы перестройки» в «нового русского». Сборный костюмчик сидел как влитой. Бордовый пиджак, темно-коричневые брюки, кремовая сорочка, галстук за двести баксов. Отыскались и ботинки, чуть маловатые, правда. Неразрешимой по-прежнему осталась лишь проблема носков.
– Спасибо, радость моя! Теперь я пойду…
– Нет! Так просто ты не уйдешь. Изволь объяснить, что произошло. Мы, в конце концов, не чужие!
– Ах вот как… Ну ладно. Меня, детка, подставили, и я хочу ответить тем же. В этой голове, – я постучал себя по лбу, – лежит информация про некую похотливую вдовушку. Если я успею пересказать кому надо историю безутешной вдовы, возможно, останусь жив. Если нет… то нет. К сожалению, я плохо себе представляю, кому надо рассказывать сию историю. И вообще, что и как дальше делать…
– Я ничего не понимаю, Семен!
– Я сам ни хрена толком не понимаю. А понять очень хочется… Пока решил «уйти на дно», отсидеться пару недель в подполье. Есть одна квартирка, о которой никто из моих друзей-знакомых не знает. Там и затаюсь…
– Зачем же ты ко мне пришел?
– Во-первых, переодеться. Во-вторых – денег попросить. Дашь?
– Сколько тебе?
– Сколько не жалко.
– Пять штук хватит?
– Хватит. Только, если можно, часть валютой, часть деревянными.
– Не поняла.
– Объясняю. С документами у меня хреново. Паспорт… сгорел. Пойду в обменник баксы менять и…
– Послушай! – Могилатова вдруг необычайно оживилась. – Я могу сделать тебе ксиву!
– Каким образом? – заинтересовался я.
– У меня есть… ну, в общем, один знакомый. Друг покойного мужа. Ты же знаешь, супружник мой со всякими знавался… В общем, он, знакомый, хвастался как-то, что может сделать любые чистые документы…
– Ты не представляешь, как меня выручишь!
– Не перебивай. Понадобится твоя фотография.
– Это будет.
– Ну тогда все! Беги фотографируйся, а я пока позвоню…
– Стоп, Викуша, так не пойдет. И без того я тебя подставил, приперевшись сюда. Пока за мной «хвостов» нет, но я уверен – через пару часов меня обложат по всем правилам. Везде, где я бывал, будут ждать. Кстати, если кто спросит, не отпирайся, говори, приходил, требовал денег, переоделся. Можешь сказать, что я тебе угрожал, бил…
– А как же с паспортом?
– Позвонишь мне на квартиру…
– Домой?
– Дура!.. Извини. Нет, не домой, конечно. На ту квартиру, где я буду отсиживаться. Позвонишь, и чего-нибудь придумаем.
– Диктуй телефон.
– Нет. Телефон ты должна заучить наизусть. Запоминай…
Я несколько раз произнес семь цифр, заставил Могилатову повторить и успокоился. Запомнила.
Пришла пора прощаться. Вика подошла, положила руки мне на плечи и нежно поцеловала в губы.
– Все ужасно…
– Спасибо тебе, детка, – прошептал я в ответ. – Честное слово, не ожидал. Ты меня спасаешь, я совсем не рассчитывал и не знаю, смогу ли хоть как-то отблагодарить.
– Да брось ты, Бультерьер! Пойми, я, может быть, и выгляжу как избалованная шлюха, но ведь, в сущности, я обычная баба! – Могилатова всхлипнула. – Все. Иди.
Отстранилась от меня, заговорила резко, громко:
– Возьми деньги. Черт, где моя сумочка? Вот! На. Здесь около четырех тысяч рублями. И вот. – Вика полезла в шкаф, порылась на полочке с бельем. – Вот пять тысяч баксов. Все! Я позвоню…
Уже в дверях мы еще раз поцеловались. На прощание.
– Учти, Вика, я с вашим консьержем побеседовал довольно по-хамски. На всякий случай минут через пять спустись, устрой истерику на предмет, почему он, предварительно тебе не дозвонившись, меня пропустил. Можешь поплакать.
– Это запросто, – грустно улыбнулась Виктория.
– Я серьезно. Дело говорю, слушай! Если потом будут разборки, конфликт с консьержем сыграет на тебя.
– Хорошо, Бультерьер, устрою истерику… Ну все, иди, не мучай меня больше. Прощай.
– Прощай, детка. И… спасибо тебе за все.
Лифт вызывать я не стал, спустился бегом по лестнице. Здоровяк-консьерж оглядел меня уважительно-удивленно.
– Ну что, дружище, как мой новый прикид? – улыбнулся я. – Между нами, зря ты не дозвонился госпоже Могилатовой. На самом-то деле я приходил, чтобы ее ограбить. Не веришь?
Консьерж промычал нечто неопределенное типа «шутить изволите, барин» и смущенно заулыбался.
Тут я ему и врезал кулаком в подбородок.
Существует миф о некоем мастерском боксерском ударе по кончику подбородка. Точное несильное касание под нужным углом – и человек теряет сознание.
Ну так вот, со всей ответственностью заявляю: к мифологии вышеупомянутый удар не имеет никакого отношения. Есть такой удар. И лучшее тому доказательство – несчастный консьерж с его безвольно упавшей на грудь глупой бычьей головой.