– Умеете вы, ротмистр, заставлять людишек служить вам не за страх, а за совесть, – позавидовал поручик Приловский, в последний раз затягиваясь скуренной до фильтра сигаретой. – Досужему служаке покажется, что теряете драгоценное время в зряшных беседах с подчиненными, ан нет. Собачью преданность в людишках будите мастерски, приятно понаблюдать.
– Спасибо за комплимент, поручик. Слава богу, на вас и без моего программирования можно положиться.
– Будьте покойны. Остаюсь за дверью вторым эшелоном обороны. Многого не обещаю, но десять минут удержу за порогом и английскую королеву, и китайского императора.
– Эх, кабы королева с императором пожаловали, да хоть и хан с ордой, еще полбеды... – махнул свободной от трости рукой Евграф Игоревич, входя вслед за штабс-капитаном Котосовым в двадцать девятую квартиру. Дверь за спинами Карпова и Котосова закрылась, поручик Приловский остался часовым на лестничной площадке.
– Куда? – спросил ротмистр.
– Жертвы в комнате справа, – показал штабс-капитан.
Прихожая, слабо освещенная подслеповатой электрической лампочкой, продолговатый холл с ответвлением-аппендиксом на кухню и по дороге в сортир. Комната справа открыта. С порога не видно трупов в ней, но стоит пройти в холл, и картина убийства как на ладони.
Шесть трупов. Все убитые – мужчины примерно одного возраста, лет тридцати пяти – сорока. Одеты единообразно, в темные костюмы, в белые рубашки, все при галстуках. Все шестеро рослые, стройные, подтянутые. Во всяком случае, при жизни были таковыми. У всех огнестрельные ранения, как пишут медэксперты, «несовместимые с жизнью». На белой ткани сорочек подсыхают кровавые пятна, на темных пиджаках кровь видна хуже. У одного пиджак расстегнут, пуля пробила галстук, оставив аккуратную дырочку в бежевом шелке.
– Сфотографировали? – уточнил на всякий случай ротмистр.
– А то как же? – в голосе штабс-капитана прозвучала нотка обиды.
– Проверили?
– Естественно. У всех на груди ЗНАК. В него и стреляли... в смысле – стрелял...
– С порога, беглым огнем?
– Да. Из пистолета системы Макаров. Музейная редкость. Показать?
– Лишнее.
– Отнюдь. Пистолет тяжелый, в руке лежит неудобно, полезно его попробовать...
– Оставьте, штабс! И без пробы ясно, что ни вы, ни я с шести выстрелов точно в цель по шести движущимся мишеням не попадем. Сноровка надобна, тренировка и... – ротмистр в задумчивости огладил подбородок, – ...и уверенность, что ЗНАК не спасет от пули. Сумасшедшая убежденность.
– По статистике в двадцати процентах случаев ЗНАК...
– Ах, оставьте! Какая статистика, право слово?! Вот она, перед вами, ваша статистика, любуйтесь. Стопроцентный результат! Как и в прошлом году в Петербурге. Там, правда, было пятеро убитых, но какая разница?! ЗНАК не сработал ни здесь, ни там.
– В Питере убили пятерку «Стрелков»...
– Застрелили «Стрелков». Каламбур получается Аналогичный каламбур, я уверен, и в нашем случае.
– Подозреваете, что наша шестерка – члены Ордена «Белой Стрелы»?
– Уверен!
– Следуя уставу Ордена, «Стрелки» формируют группы по пять бойцов в каждой. Факт неоднократно проверенный, подтвержденный документально.
– Заблуждение! Дезинформация «Белой Стрелы». Просмотрите сводки пограничников. За минувший квартал погранцы заарканили несколько карательных троек «Стрелков».
– С чего вы взяли, что это были обязательно тройки? «Стрелки» пробивались в Д.З. с боями, теряли людей...
– О пленных или убитых «Стрелках» в сводках ни слова. Эти шесть трупов, я уверен, составляли две боевые тройки. Орден вербует в основном бывших и действующих службистов, привыкших работать по трое. Жандармский патруль – трое офицеров. Опергруппа СГБ – опять же три спеца. Скаутов учат работать в тройке, армейское отделение – арбалетчик, гранатометчик, связист.
– Гм-м... А мысль интересная. Цепляет мозговые извилины, как тот крючок рыбку.
– Вот и зацепите мыслишкой-крючком мозги гостей, когда они нагрянут. Леску-болтовню потуже натяните и помотайте гостюшек подольше, выиграйте для меня лишних минут пятнадцать, договорились?
Штабс-капитан Котосов беззвучно рассмеялся, мотнул головой, состроив презабавную рожу.
– Восхищаюсь вами, Евграф Игоревич! Плут вы этакий! А я, дурачок, недоумеваю: чего это вдруг ротмистр со мной лясы точит, время теряет! А он, оказывается, его не теряет, а подсказывает, как времечко отыграть!
– Уже теряю. Посмеетесь без меня, когда покажете, где задержанный. Во второй комнате?
– Нет, вон в ту дверцу пожалуйте, в ванную. Квартира старинная, нестандартная. Сортир возле кухни, а ванная в другом конце, в жилом, так сказать, секторе.
Евграф Игоревич двинулся к крашенной маслом дверце, которую при беглом осмотре холла посчитал за дверь кладовки.
Приблизительные временные прикидки обнадеживали. Раз гости еще не объявились, минут десять есть изначально. Плюс пару минут подарит околоточный Влас. Пяток отыграет юнкер. Подъем по лестнице – две минуты. Поручик обещал выстоять десять минут, штабс-капитан продержится пятнадцать. Итого, без малого, три четверти часа. Скромно для настоящего допроса, однако и на том спасибо, не до жиру.
Ванная комната поражала нелепостью конфигурации и обстановки. Все здесь было чересчур и слишком. Чересчур узко при слишком высоких потолках. Зеркало над чересчур розовой раковиной слишком маленькое. Кафельная плитка на полу чересчур дорогая, а на стенах слишком дешевая. Продолговатая лохань чугунной ванны чересчур старая, и лампочка под потоком слишком яркая. И человек в холодной ванне слишком, чересчур живописен.
Задержанный лежал в ванне, будто покойник перед мумификацией, будто недобитый египетский фараон в саркофаге без крышки. Перестарался дубина Влас с тумаками. Глаза задержанного заплыли синим, нос распух красным, голые телеса пестрят свежими царапинами. Задержанный лежит на спине, рук не видно, они скованы у копчика наручниками. Тугая цепочка вьюном обмотала ноги, соединила браслеты на запястьях с кандалами на щиколотках. Изо рта задержанного ботвой торчит тряпочный кляп. Глаза его открыты, зрачки следят за Евграфом Игоревичем.
Ротмистр закрыл замок-щеколду, повесил шляпу на крючок для полотенца, присел на чугунный край ванны, пристально всмотрелся в лицо задержанного. Секунд тридцать жандарм и арестант играли в древнюю, как мироздание, игру «кто кого переглядит». На тридцать первой секунде жандарм в штатском одержал убедительную и безусловную победу над задержанным в синяках и лохмотьях. Зрачки человека с кляпом во рту дрогнули, сфокусировались на лампочке, сузились от яркого света. Задержанный засопел в две ноздри, дыхание его участилось, он предпринял безуспешную попытку выплюнуть кляп, замычал.
– Извини, братец, тряпочка останется у тебя во рту, а то, чего доброго, ты откусишь себе язык и дезертируешь на тот свет, – вымолвил Евграф Игоревич неспешно, как бы нехотя, и вроде бы потерял к задержанному всякий интерес.