Эдвард всегда считал, что его мир — это мир ужасов и страшных легенд. А я всегда знала, что он ошибается. Вот он, его мир. Сказочный.
Теперь мы с ним в одной сказке.
Я уже хотела воспользоваться тем, что Эдвард все еще держит меня на руках и его непостижимо прекрасное лицо совсем близко, как он произнес:
— Повезло, что Эсми пришла в голову мысль сделать лишнюю комнату. Никто ведь не держал в планах Несс… Ренесми.
Я нахмурилась, почувствовав укол обиды.
— И ты, Брут?
— Прости, любимая. Они ее в мыслях постоянно так называют. Хочешь не хочешь, а цепляется.
Я вздохнула. Моя малышка — и вдруг морское чудище… Как бороться с дурацкой кличкой? И все равно не сдамся!
— Сгораешь небось от желания посмотреть гардеробную? Я в любом случае передам Элис, что да, а то расстроится.
— Мне уже пугаться?
— До смерти.
Он понес меня по узкому каменному коридорчику со стрельчатыми сводами — как в крошечном замке.
— Вот здесь будет комната Ренесми. — Он кивнул на пустое помещение с полом из светлого дерева. — Не успели доделать. Куда там, когда по округе рыщут злые оборотни…
Я тихонько рассмеялась. Поразительно, всего неделю назад мы жили в кромешном аду, а сейчас…
Только вот Джейкоба еще прибить — за то что сложилось как нельзя кстати для него…
— А тут наша комната. Эсми попыталась перенести сюда кусочек острова. Как знала, что мы прикипим к нему душой.
Огромная белая кровать, облака белого тюля на балдахине спускаются легкой дымкой до пола. Пол из беленого дерева, такой же, как в предыдущей комнате, — и точно совпадающий по цвету с песчаным пляжем на острове. Стены — лазурный, напоенный солнцем воздух жаркого дня, и одна стеклянная, выходящая в закрытый садик. Маленький круглый пруд, гладкий, как зеркало, выложен по краю блестящей галькой. Крошечный кусочек океана, принадлежащий нам одним.
— О! — Других слов у меня не было.
— Знаю, — прошептал Эдвард.
На минуту мы погрузились в воспоминания. Пусть недостаточно красочные, человеческие, они все равно поглотили меня целиком.
Лицо Эдварда озарила широченная улыбка.
— Вот за этими двойными дверями — гардеробная, — показал он со смехом. — Сразу предупреждаю, по размеру она больше спальни.
Я даже не взглянула на двери. Мир снова сосредоточился в нем, в Эдварде, в его руках, сладком дыхании, губах, оказавшихся так близко, — и никакая сила не оторвет меня от него. Хоть я новорожденный вампир, хоть кто.
— Элис скажем, что я прямо с порога кинулась в гардеробную, — прошептала я, накручивая на палец прядь его волос. — И что я часами оттуда не вылезала, меряя все подряд.
Эдвард моментально подхватил мой настрой — а может, чувствовал то же, что и я, с самого начала, просто, как джентльмен, хотел дать мне насладиться подарком. С внезапной страстью и глухим стоном он притянул меня к себе. От этого звука через меня как будто электрический разряд пропустили — хочу оказаться еще ближе и еще быстрее.
Под нашими руками рвалась ткань — хорошо, что моя одежда и так висит лоскутами. Теперь его черед. Только вот белоснежная кровать незаслуженно обижена — не дойдем мы до нее, ох не дойдем…
Второй медовый месяц оказался совсем не похожим на первый.
На острове я испытала апофеоз своей человеческой жизни. Лучшее из возможного. Поэтому и хотела пожить человеком еще чуть-чуть, продлить счастье подольше. Потому что в физическом плане это неповторимо.
После сегодняшнего могла бы догадаться, что будет только прекраснее.
Теперь я могла разглядеть Эдварда по-настоящему, любоваться каждой черточкой совершенного лица и безупречного тела. Мои новые зоркие глаза видели все до малейшего изгиба. Я ощущала на языке его чистый яркий вкус, касалась кончиками пальцев его нежной, как шелк, мраморной кожи.
И моя кожа горела под его руками.
Все было абсолютно иначе, не так как раньше, когда наши тела сплелись воедино на светлом, как песок, полу. Ушли осторожность и сдержанность. А главное — ушел страх. Теперь мы могли любить с одинаковой страстью. Наконец-то на равных.
Повторялось то же, что и с поцелуями: в каждом прикосновении я ощущала неведомую силу. Невероятно, как он раньше себя ограничивал! Для моей безопасности, понятное дело… Ох, сколько же мы упустили…
Я помнила, что теперь сильнее его, но как держать себя в узде, когда чувства обострены до предела и миллионы ощущений рвут тебя на части? Если я и причинила ему боль, он не жаловался.
И тут в каком-то крошечном участке мозга зародился парадоксальный вопрос. Я неутомима, Эдвард тоже. Нам не нужно прерывать процесс, чтобы отдышаться, восстановить силы, поесть и даже сходить в туалет — обременительные человеческие потребности больше не актуальны. У него совершенное, самое прекрасное в мире тело, он целиком и полностью мой, и вряд ли настанет момент, когда я подумаю: «Ну все, на сегодня достаточно…» Мне всегда будет мало. А «сегодня» будет длиться вечно. Однако, если так, каким образом мы остановимся?
Впрочем, отсутствие ответа на загадку меня не волновало.
Постепенно небо начало светлеть. Крошечный океан за окном стал из черного серым, где-то совсем близко запел жаворонок — наверное, в гнезде среди роз.
— Тебе не жалко? — спросила я Эдварда, когда песня смолкла.
Не первые слова, прозвучавшие между нами за всю ночь, но предыдущие назвать диалогом язык не повернется.
— Чего именно? — пробормотал он.
— Всего… Теплоты и мягкости кожи, вкусного запаха. Я-то ничего не теряю, а ты — вдруг тебе грустно, что это все исчезло?
Эдвард ответил негромким ласковым смехом.
— Грустно? Человека менее склонного сейчас грустить я даже представить не могу. Невозможно. Кто еще получил все, о чем только мечтал, и в придачу все, о чем мечтать не смел, — да еще в один день!
— Уклоняешься от ответа?
Он коснулся ладонью моей щеки.
— Кожа теплая.
Похоже, что так. Ведь его руки теперь тоже теплые. Не обжигающие, как у Джейкоба, а приятные. Как надо.
Эдвард медленно провел пальцем от моего подбородка к шее, потом к талии. Я чуть прикрыла глаза.
— И ты мягкая.
Его прикосновения казались атласно-гладкими. Да, он прав. Мягко.
— А насчет запаха я тем более не жалею. Помнишь, как пахли те туристы в лесу?
— Стараюсь не вспоминать.
— Теперь представь, что ты их целуешь.
В горле полыхнул огонь, как будто шарик с нагретым воздухом лопнул.
— Ой!
— Вот именно. Так что жалеть мне не о чем. Я наполнен радостью до краев. Нет в мире никого богаче меня.