— Зачем оно тебе, Никодем? — удивленно спросил Пилат.
Место действительно было красивое — пустыни часто отличаются какой-то своей особой прелестью, — но совершенно бесполезное.
За отца ответил сын Никодема:
— Здесь нужна только вода, и все изменится. Сюда можно протянуть ответвление от акведука, и тогда эта земля сможет прокормить весь Иерусалим.
— И не только. Если б у нас была вода… — задумчиво начал Никодем.
Но Пилат уже не слушал его. Он думал о последствиях такого преобразования для Рима. Тиберий проявлял жестокость по необходимости, кроме того, по природе своей он был скуп. Стоит ему узнать, что его наместник потратил налоги, собранные для нужд империи, на подобный проект, и Пилат может поплатиться за это жизнью. Поэтому он молчал и делал вид, будто не понимает, о чем его просят.
— Но оплатить все это, — задумчиво добавил Никодем, заметив колебания друга, — да, это большая проблема.
— В храме достаточно денег, чтобы построить двадцать акведуков, отец, — заметил Никодем-младший.
— Не сомневаюсь, сын мой, — ответил Никодем столь же задумчиво. — Вот только заставить их раскошелиться, это вопрос.
— Возможно, я смогу переговорить с Каиафой, — нехотя произнес Пилат. — Такая земля… для того, чтобы сделать ее плодородной, не жаль никаких средств.
— Каиафа будет упорствовать, господин. До тех пор, пока вы не дадите ему того, что он хочет.
— Чего же именно?
Никодем улыбнулся.
— Того, что хотят все священники, ваше превосходительство.
Пилат переговорил с Каиафой, но тот колебался, отвечая, что он вряд ли сможет достать такие деньги. Пилат предвидел подобный ход событий и мягко заметил:
— Есть еще одна проблема, над которой стоит задуматься.
Первосвященник замер в ожидании.
— Возможно, мне придется целиком и полностью положиться на тебя в деле сохранения мира в Иерусалиме. Не исключено, что я отдам приказ и выведу все свои войска из города на год или даже больше. Сомневаюсь, что следующей зимой смогу провести в Иерусалиме хотя бы неделю, если начнется работа над проектом. Нет, разумеется, мои солдаты всегда будут наготове на всякий случай, но в остальном тебе придется взять всю ответственность за порядок в городе на себя.
Каиафе изменила выдержка. Глаза его радостно заблестели при мысли о том, что Иерусалим наконец избавится от ненавистных легионеров и править балом здесь будет он. Впрочем, осторожность взяла верх, и он вновь заколебался: прежде все это надо обсудить с другими священниками.
— А сколько примерно это будет стоить?
Наместник представил предварительные расчеты. Через несколько дней золото доставили к нему в хранилище. После этого Пилат приказал вывести из Иерусалима большую часть своих войск — они должны были заняться строительством, — а сам в сопровождении оставшихся легионеров удалился в Кесарию, куда прибыл гораздо более богатым человеком, нежели прежде.
Предвестники неприятностей появились в конце весны, когда перед пустующим дворцом Ирода стали собираться люди, протестующие против строительства нового акведука. Его тень, говорили они, падает прямо на еврейское кладбище. Наместник не поверил глазам своим, когда получил донесение Каиафы об этих волнениях. Пытаясь удержать контроль над ситуацией, Пилат отправил первосвященнику послание, где говорилось, что, поскольку солнце меняет свое положение после весеннего равноденствия, тень неминуемо уйдет. Ответ был еще тревожнее. Бунтовщики ворвались во дворец и устроили погром. Они грозили поджечь Иерусалим, если акведук не снесут.
После этого наместник приказал лучшей когорте легиона «Фретензис» проникнуть в город под видом местного населения. Он также отправил туда сирийскую кавалерию, причем всадники были в гражданской одежде. И наконец, велел собрать почетный караул под командованием Корнелия и выступить в Иерусалим. В письме прокуратор сообщал, что он прибудет в город в течение сорока восьми часов, обещал встретиться с жителями и спокойно обсудить проблему акведука. Пилат появился в Иерусалиме поздно вечером и счел, что дворец теперь практически не пригоден для жилья. Наместник решил говорить с горожанами, которых так волнует строительство акведука, на большой площади перед храмом.
Утром он оказался на площади один на один с толпой, если не считать застывшего рядом переводчика и двух писцов. Эти люди были, разумеется, безоружны. Корнелий, в полном военном обмундировании и в сопровождении дюжины легионеров из личной охраны Пилата, стоял в нескольких шагах позади трибуны. Наместник облачился в тогу, украшенную тонкой пурпурной окантовкой — знаком принадлежности к почетному классу всадников. В складках просторной одежды были скрыты меч и кинжал. Он вглядывался в лица евреев, но никого не узнавал. Все они сливались в сплошную неразличимую массу, от которой так и веяло враждой и гневом. Иуда явно не стал бы говорить от имени этой агрессивной толпы. Странно, подумал Пилат, люди, подобные Иуде, не из тех, что незаметно уходят. Нет, они должны сиять ярко, когда наступает час их славы, и только после этого исчезают навсегда. Оставалось только надеяться, что скоро он положит конец иудейским выступлениям.
Кажется, на площади собралось около пяти тысяч человек, гораздо больше, чем предсказывал Каиафа. В своих докладах первосвященник утверждал, что у бунтовщиков нет предводителя, нет и определенного плана действий. Люди просто хотят защитить свое почти забытое кладбище, хотя непонятно, чем тень над могилами могла оскорбить усопших. По просьбе Пилата Корнелий велел толпе замолчать, а потом приказал выходить по очереди тем, кто хочет высказаться. Прокуратор Иудеи желает знать, в чем заключается проблема и каковы, по их мнению, пути к ее решению.
Сразу вызвались человек сто, впрочем, большинство хотели лишь прокричать в адрес римлян ругательства. Пилат не стал лишать их этого удовольствия. Тем более они заслуживают того, что будет дальше, думал он. Но люди не унимались, выкрики совершенно сбивали с толку переводчика, а толпа распалялась все больше, и наместник встревожился. Конец весны, утро выдалось страшно жаркое. Солнце безжалостно палило. Пилат старался отвечать по возможности спокойно, разумно и по порядку.
Но вот один из ораторов выговорился, и на смену ему пришел второй и сразу бросился в атаку, осыпая римлян новыми оскорблениями. Молодой человек, типичный бунтовщик, немного похож на Иуду, но не так красив и не столь красноречив. Сторонники поддерживали его одобрительными выкриками. В своем возбуждении они не заметили, как люди Пилата, одетые как евреи и кочевники, начали потихоньку просачиваться в самую гущу толпы.
Здесь сразу две проблемы, заявил смутьян, а стало быть, необходимо принять два решения. Во-первых, римляне должны разрушить недостроенный акведук и возвести новый, над землей, которая не является священным местом захоронения. И пусть при этом тратятся средства казны, а не храма. Во-вторых, Рим должен вернуть деньги, украденные у храма на постройку первого акведука.