— Значит, так любить уже невозможно? — спросила Эльза.
Ран взглянул на Бахмана и ответил:
— Если бы я позволил себе написать вам письмо, подобное тому, какое катары посылали своим возлюбленным, не сомневаюсь: ваш супруг застрелил бы меня — и его за это судили бы!
— Даже если бы он знал, что мы ни разу не прикоснулись друг к другу? — чуть дрогнувшим голосом проговорила Эльза и тоже посмотрела на Бахмана.
В ее взгляде были любопытство, вызов и, может быть, даже надежда. Способен ли Бахман стерпеть, если она полюбит другого мужчину — этого мужчину — при условии, что между ними не возникнет физической близости?
— Не думаю, что это возможно, — наконец произнес Бахман таким тоном, словно отвечал на прямо поставленный вопрос. — Я считаю, что… если есть чувство, мужчина будет действовать, а женщина — отвечать на его действия.
— Вы говорите о людях нашего времени, — сказал Ран Эльзе и Бахману спокойно, будто вел научный спор. — Мы испорчены. Не нашими желаниями как таковыми, а тем, что мы так часто уступаем им. Нам нужно слишком много стабильности, слишком много комфорта. Мы не можем поверить, что кто-то способен полюбить нас без физической составляющей — она словно бы является для нас залогом данного обещания.
— И вы действительно верите, что все так и происходило? — спросил Бахман. — Что люди могли быть безумно влюблены, совсем не имея телесной близости? Вам не кажется, что все это было хорошо замаскированным притворством, а когда никто не видел… ну, вы меня понимаете?
— Некоторые оступались. Я в этом не сомневаюсь. Такова уж человеческая натура. Между тем я убежден, что многие переживали радость и глубину любви, которую мы, при всей нашей образованности и утонченности, теперь не в состоянии постичь. Представьте себе первое ощущение сильнейшего желания, растянутое на всю жизнь. Представьте себе безумие, отчаяние и счастье влюбленности, когда вы держите на ладони весь мир, а потом добавьте к этому ощущение человека, который навсегда остается за вратами этого благословенного чертога. Думаю, такие эмоции должны привести нас к иным высотам — к смирению, терпению, а может быть, даже к молитве — как знать? Для меня это всего лишь научные упражнения. Испытать такую любовь — все равно что предпринять путешествие, в которое я еще ни разу не отправлялся.
— Что скажешь о герре Ране? — спросил Бахман сразу же, как только они с Эльзой вошли в номер.
Несмотря на поздний час, Бахман был бодр и взволнован. Вопрос он задал, глядя на Эльзу с лукавой усмешкой. Ей показалось, что он всерьез размышляет над практическими аспектами любовной теории герра Рана.
При упоминании имени молодого человека Эльза виновато покраснела, но ответила честно и откровенно:
— Думаю, что я таких людей прежде ни разу не встречала.
— Ты могла бы в него влюбиться?
Так соблазнительно представить, как плотское желание преображается в нечто недостижимое. Эльзе хотелось страсти, но ровно настолько, чтобы она, замужняя женщина, не предстала в неблаговидном свете. В ее жизни было мало событий, и ей казалось, что безумно влюбиться в кого-то — это прекрасно. Хватит с нее этой вежливости, этих почтительных отношений! Ей хотелось пылать! Но без скандала и чувства вины. Берлинское общество, в конце концов, по-прежнему представляло собой очень узкий круг. Там не спускали глаз и с безупречных жен, и с записных кокеток. Так забавно наблюдать за тем, как они кружат возле пламени, но наступало время, когда они подлетали к нему опасно близко. А потом, чему не раз становилась свидетельницей Эльза, таких женщин тихо, но верно отправляли за пределы круга избранных. Как однажды ей откровенно призналась одна из подруг: если слишком сильно жаждешь уличных радостей, окажешься на улице!
— Скажи, — проговорила Эльза, устремив на Бахмана такой взгляд, что у него не осталось сомнений в том, что она отвечает на его вопрос, — нам действительно нужно завтра вернуться в Сет?
Нью-Йорк — Гамбург
Четверг — пятница, 6–7 марта 2008 года
Мэллой добрался в аэропорт имени Дж. Ф. Кеннеди за час до вылета. Поскольку он летел первым классом, особых вопросов не возникло. Настоящей проблемой стало то, что он решил лететь в последнюю минуту. Чтобы объяснить это, он представил удостоверение сотрудника Государственного департамента и повел себя в официозной манере правительственного бюрократа, извергающего пламя: ни слова объяснения.
— Джек Фаррелл? — спросила сотрудница аэропорта, сверкая глазами.
Мэллой с отработанной небрежностью переспросил:
— Кто-кто?
— Извините. Я просто… Приятного вам полета, сэр.
В тот момент, когда Мэллой вышел в зону вылета, по каналу Си-эн-эн передавали специальный выпуск новостей. Они кое-что знали о Черновой. Мэллой посмотрел на часы. Канал Си-эн-эн обогнал остальные программы новостей на час — без всяких сомнений, благодаря Джилу Файну. На экране демонстрировалась старая фотография двадцатидвухлетней Елены Черновой в западногерманской военной форме. Она выглядела хорошо, даже очень, если вам нравятся красивые девушки в военной форме, — а кому они не нравятся? «Очень похожа на Гвен», — подумал Мэллой. Красивые карие глаза, короткие темные волосы, взгляд, подкупающий своей невинностью. Безусловно, в случае Елены Черновой невинность была чисто артистической.
— Так держать, Дже-е-е-ек! — прокричал кто-то из зала ожидания.
Некоторые улыбнулись. Затем на экране появилось зернистое изображение Черновой, выходящей с Джеком Фарреллом из гамбургского отеля «Ройял меридиен». Лица обоих были в тени; Чернова, одетая в пальто, тесно прижималась к Фарреллу. Судя по сообщению репортера, анализ ДНК в образцах, собранных в гостиничном номере, показал, что эти двое — любовники, а не просто работодатель и его сотрудница.
Группа молодых парней, по виду похожих на продавцов, начала скандировать:
— Джек! Джек! Джек!
Старушки заулыбались.
Выпуск продолжался. Сообщалось, что Чернова разыскивается для дачи показаний в… Мэллой прослушал, в скольких странах, потому что отвлекся, удивившись всеобщей поддержке беглого миллиардера. Затем он услышал: «…русских и восточноевропейских бизнесменов, связанных с организованной преступностью». Насчет деятельности Черновой на Западе не сказали ни слова.
Мэллой отвернулся от экрана и несколько секунд размышлял над тем, как журналисты успели возвысить фигуру Фаррелла. Джейн оказалась права. Учитывая то, что в деле замешана Чернова, история становилась весьма заметной. Она не могла сойти на нет после ареста. Журналисты продолжат искать что-то новое, что-нибудь противоречивое. Заговор в ЦРУ с целью схватить американского идола? Это будет серьезно.
А когда это случится, Джейн конец — а также всем, кто несет шлейф ее платья.
В самолете по пути в Гамбург (как выяснилось, с посадкой в Лондоне) Мэллой просмотрел все фэбээровские файлы, которые ему переслал Джил.