Да, малоприятное известие. От предводителя обычно ждут по крайней мере хладнокровия. Я тяжело вздохнул.
— Вы выбрали не лучшее время для отчета, Жюно.
Адъютант вскочил в седло.
— У меня не было выбора, и мой отчет, по идее, не должен был вызвать удивления. Но я хорошо знаю: как только наступит час битвы, Бонапарт выкинет из головы все посторонние мысли. Вы сами все увидите. — Он кивнул, словно убеждая в этом самого себя. — Честно говоря, не хотелось бы мне сегодня оказаться на месте наших противников.
В два часа пополудни, в самый солнцепек, французская армия начала перестраиваться в каре для битвы при пирамидах. Вернее было бы назвать то сражение битвой при Эмбабе, ближайшем городке, но высившиеся на горизонте пирамиды подарили более романтическое название донесениям Тальма. Быстро опустошив эмбабские бахчи, солдаты утолили жажду перед началом сражения. И по сей день у меня перед глазами стоит картина стройных полковых и бригадных рядов, облаченных в залитые дынным соком мундиры.
Пирамиды маячили в знойном мареве на расстоянии пятнадцати миль, но приковывали взоры своими совершенными геометрическими формами. Издалека они напоминали верхушки исполинских, закопанных в песок многогранников. Вид этих легендарных высочайших сооружений взволновал всех. Виван Денон судорожно набрасывал эскизы, пытаясь втиснуть в блокнот обширную панораму и передать приглушенное мерцание воздуха.
Представьте великолепие этого прекрасного пейзажа. На нашем левом фланге струился Нил, изрядно обмелевший перед осенним половодьем, но тем не менее поблескивающий голубизной отражающейся в его водах небесной синевы. А обрамляли его, словно сады Эдема, зеленеющие поля и роскошные финиковые пальмы. Справа от нас возвышались гряды барханов, похожие на застывшие океанские волны. И наконец, на горизонте вздымались в первозданной красоте те самые мистические сооружения, что, казалось, принадлежали к иному миру, — великие пирамиды, созданные цивилизацией, которую мы едва могли вообразить. Пирамиды! Я видел на масонских картинах их подобия, увенчанные сиянием всевидящего ока. В реальности грани выглядели гораздо более пологими, но даже сейчас они казались сотканным из дрожащего воздуха миражом.
Вдобавок к этому на плато толпились десятки тысяч выстроившихся в боевом порядке солдат, одетых в яркие мундиры, гарцующая конница мамелюков, неуклюже покачивающиеся верблюды, ревущие ослы и скачущие галопом французские офицеры, уже охрипшие от выкрикивания приказов, — в общем, я совершенно не вписывался во всю эту диковинную экзотику, сильно смахивающую на бредовый сон. Карандаш Тальма порхал по страницам блокнота, спеша зафиксировать впечатления своего хозяина. Денон бурчал себе под нос, что все мы должны позировать ему, прежде чем ринемся в бой.
— Минутку! Минутку!
Выстроившееся напротив блестящее воинство, казалось, в два-три раза превосходило нашу армию из двадцати пяти тысяч человек, покрытых грозовым фронтом пыли. Если бы мамелюкские генералы оказались более мудрыми, то, скорее всего, нам не удалось бы одолеть их. Но арабские силы были разделены могучей рекой. Их пехота, на сей раз османские солдаты из Албании, расположилась слишком далеко, чтобы быстро вступить в бой. Фатальным просчетом мамелюков было не только взаимное недоверие; они полагались лишь на собственный клан и не доверяли туркам. Свою артиллерию они также расположили слишком далеко от нашего левого фланга. Видя такую некомпетентность, французские солдаты уверились в благополучном исходе.
— Только гляньте на этих идиотов! — убежденно говорил один из ветеранов своим товарищам. — Они же ни черта не смыслят в военном деле!
На другом берегу величественно поблескивал на горизонте сам Каир, столица, вмещавшая четверть миллиона горожан, с множеством пронзающих небеса стрел минаретов. Может, именно там нас всех ждут сказочные богатства? Во рту у меня пересохло, а голова уже не вмещала невероятного обилия впечатлений.
И вновь главной силой мамелюков была их великолепная десятитысячная конница. Превосходные арабские лошади в богатой упряжи, шелковые наряды всадников вобрали в себя всю палитру красок, на их тюрбанах покачивались плюмажи из перьев павлинов и белых цапель, а шлемы поблескивали золотом. Оружие мамелюков было достойно музейной экспозиции, при всем великолепии отделки оно безнадежно устарело. Антикварные, инкрустированные перламутром мушкеты украшали еще и драгоценные камни. Кривые турецкие сабли, пики, копья, алебарды, булавы и кинжалы — все блестело в лучах солнца. Запасные мушкеты и пистолеты были приторочены к седлу или засунуты за пояс, и каждого мамелюкского кавалериста сопровождали два-три пеших оруженосца, тащившие дополнительное снаряжение. Во время атаки этим рабам предназначалось бросаться вперед и подавать новые ружья своим господам, не желавшим тратить время на перезарядку. Боевые кони пританцовывали и пофыркивали, выгибая шеи, словно цирковые скакуны, в нетерпении перед предстоящим действом. На протяжении пяти столетий этому воинству не могла противостоять ни одна армия.
По краям строя египтян на спинах верблюдов покачивались облаченные в белые одежды бедуины, которые пока по-волчьи кружили в отдалении, скрывая свои лица, словно бандиты. Они дожидались своего часа, планируя обрушиться на наши ряды и разжиться трофеями, когда мы будем сломлены предпоследней атакой мамелюков. Наш наемный волк, бин Садр, охотился на них, пока они охотились на нас. Его одетые во все черное головорезы прятались за ближайшими барханами и надеялись не только устроить засаду бедуинам, но и обобрать погибших мамелюков, прежде чем до них доберутся французские солдаты.
Египтяне взгромоздили маленькие пушки на спины верблюдов. Эти животные, фыркая и издавая неблагозвучные вопли, размашисто бегали куда им заблагорассудится и так плохо слушались орущих на них погонщиков, что шансы попадания из этих верблюжьих орудий в заранее намеченную цель сводились практически к нулю. Река вновь побелела от парусников мусульманского флота, отряды улюлюкающих моряков заполняли палубы фелюг. В очередной раз до нас донеслись нестройные звуки барабанов, горнов, охотничьих рожков и тамбуринов, и тогда над их походившим на огромную ярмарочную толпу воинством затрепетал лес знамен, флагов и вымпелов. Под бравурные марши французских оркестров европейская пехота деловито и быстро, благодаря долгим тренировкам на учебных плацах, заняла свои боевые позиции и, зарядив ружья, примкнула штыки. Их смертоносные острия сверкали на солнце. На полковых знаменах развевались ленты былых победоносных сражений. Над рядами пронесся командный барабанный бой.
Жара стояла просто адская, раскаленный воздух едва не обжигал легкие. Вода лишь смачивала губы и, казалось, испарялась до того, как доходила до горла. Знойный ветер дул из пустыни, и западный горизонт покрылся зловещим бурым туманом.
К этому времени большинство ученых и инженеров догнали армию — даже Монж и Бертолле сошли на берег, — но наши обязанности в предстоящей конфронтации не были пока оговорены. Но вот генерал Дюма, выглядевший на своем могучем гнедом коне еще более огромным, проскакал мимо нас, отдавая последнюю команду: