— Если это верно, то пирамиды, наверное, тоже старше Библии, — высказался я.
— Именно. Изменение временной шкалы все меняет. — Он пробежал взглядом по известняковым блокам, любуясь отпечатками моллюсков. — Взгляните-ка сюда! Здесь есть даже кораблики!
Мы с Тальма заглянули ему через плечо. В блоке пирамиды отпечатался поперечный разрез спиральной раковины наутилуса, одной из самых удивительных естественных форм в природе. Начиная от маленького завитка, этот моллюск постепенно строил для себя дом, соблюдая изящные и стройные пропорции, и по мере роста занимал в своем спиральном кораблике все более просторные каюты.
— И на какие же мысли вас наводит этот факт? — спросил Жомар.
— О морепродуктах, — заявил Тальма. — Я проголодался.
Жомар проигнорировал его высказывание, продолжая пристально вглядываться в камень, словно сам окаменел по непонятной мне причине. Видя, что его остолбенение затягивается, я рискнул глянуть вниз с нашего выступа. На одной с нами высоте парила какая-то хищная птица. У меня вдруг закружилась голова.
— Жомар, — наконец не выдержал Тальма, — вам нет нужды сторожить эти отпечатки. Уверяю вас, они никуда не сбегут.
Вместо ответа ученый вдруг достал из своей походной сумки горный молоток и тюкнул им по краю блока. Возле отпечатка этой раковины уже была трещина, и Жомар, ловко расширив ее, отделил-таки кусок известняка с экземпляром наутилуса и осторожно взял его в руки.
— Невероятно! — бормотал он, так и сяк поворачивая изящную спираль, чтобы разглядеть все ее тонкости. Казалось, он совершенно забыл и о нас с Тальма, и о нашем задании.
— Мы еще не дошли до вершины, — напомнил я, — а солнце уже клонится к закату.
— Да-да. — Он встряхнул головой, словно пробуждаясь ото сна. — Позвольте мне подумать об этом еще немного там, наверху. — Он положил окаменелый кораблик в свой ранец. — Гейдж, держите конец ленты. Тальма, подточите ваш карандаш!
Еще полчаса мы осторожно ползли к вершине. Как показали измерения, она находилась на высоте более четырехсот пятидесяти футов, но лишь по грубым подсчетам. Я глянул вниз. Несколько французских солдат и бедуинов, которых мы разглядели, выглядели как муравьи. К счастью, завершающий камень пирамиды исчез, и мы стояли на довольно просторной площадке.
Я вдруг остро почувствовал близость небес. Вокруг не было никаких конкурирующих вершин, лишь плоская пустыня, прорезаемая извилистой серебристой лентой Нила, окаймленного прибрежной зеленью. За рекой, посверкивая множеством минаретов, раскинулся Каир, и до нас донеслись завывания муэдзина, призывающего правоверных на молитву. Поле битвы в Эмбабе выглядело как запыленная арена, усеянная темными точками брошенных мертвецов. А еще дальше на севере незримо плескалось за горизонтом Средиземное море.
Жомар вновь вытащил своего окаменевшего наутилуса.
— Наверху воздух так прозрачен, вы не находите? Пирамида как будто очищает его вокруг себя.
Плюхнувшись на камни, он принялся выводить пальцем какие-то фигуры.
— Одной прозрачностью сыт не будешь, — сказал Тальма, присаживаясь с преувеличенным смирением. — Разве я не упоминал, что проголодался?
Но Жомар уже погрузился в свой странный мир, и мы предпочли посидеть спокойно, успев привыкнуть к подобным медитациям наших ученых спутников. Созерцая бескрайние дали, я даже разглядел округлость нашей планеты, но быстро опомнился и отругал сам себя, осознав, что на такой скромной высоте это лишь обман зрения. И однако на вершине этого сооружения появилось ощущение какой-то благоприятной сосредоточенности, и я поистине наслаждался нашим спокойным уединением. Ступала ли сюда когда-нибудь нога другого американца?
Наконец Жомар резко встал, взял обломок известняка размером с кулак и со всего маху швырнул его вдаль. Мы наблюдали за параболой его падения, размышляя, долетит ли он до основания пирамиды. Но, естественно, силы броска не хватило, и камень уже прыгал вниз, отскакивая от каменных ступеней и разбиваясь на куски. Обломки с тихим стуком доскакали до самого низа.
Жомар задумчиво поглядывал вниз, словно размышляя, достиг ли обломок нужной цели. Затем повернулся к нам.
— Ну конечно же! Это так очевидно. И ваша наблюдательность, Гейдж, дала мне ключ к разгадке!
Я навострил уши.
— Неужели?
— Мы с вами стоим на уникальном, чудесном творении! Какая кульминация мысли, философии и вычислений! Именно наутилус позволил мне прозреть!
Тальма вытаращил глаза.
— И каково же ваше прозрение?
— Итак, слышали ли, вы, друзья мои, о возвратной последовательности чисел Фибоначчи?
Наше молчание было достаточно выразительным.
— О ней стало известно в Европе около тысяча двухсотого года благодаря Леонардо Пизанскому, также известному как Фибоначчи, прошедшему курс обучения в Египте. История ее подлинного происхождения теряется во мраке тысячелетий. Взгляните.
Он показал нам листок бумаги. Там была написана последовательность чисел: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55.
— Вы замечаете закономерность этого ряда?
— По-моему, я как-то раз написал такие числа в лотерее, — уныло сообщил Тальма. — Они оказались невыигрышными.
— Нет, вы только посмотрите, как он образуется! — с воодушевлением продолжил ученый. — Каждое число является суммой двух предыдущих. Для вычисления очередного числа последовательности нужно сложить два последних — тридцать четыре и пятьдесят пять, и получим восемьдесят девять.
— Очаровательно, — нетерпеливо сказал Тальма.
— Самое потрясающее свойство этого ряда заключается в том, что с помощью геометрии его можно представить не просто как числа, а как ряд геометрических фигур. И мы с вами можем создать его, изобразив квадраты. — Он начертил два маленьких квадрата и поставил в них по единице. — Видите, вот два первых числа последовательности. Теперь пририсуем к ним третий квадрат, таким образом, чтобы сумма их сторон составила длину стороны нового квадрата, и обозначим его числом два. Далее, использовав сумму сторон единичного и двойного квадрата, пририсуем к ним тройной квадрат. Понимаете? — Он ловко начертил еще несколько фигур. — Сторона нового квадрата равна сумме двух сторон предыдущих квадратов, так же как и числа в последовательности Фибоначчи образуются из суммы двух предшествующих чисел. Площадь квадратов быстро растет.
— А что означает то число сверху: один, шесть и так далее? — спросил я.
— Это соотношение длины стороны каждого из квадратов к стороне квадрата предыдущего, — ответил Жомар. — Заметьте, что соотношение стороны квадрата, обозначенного числом три, к стороне квадрата, обозначенного числом два, точно такое же, как соотношение, скажем, у квадратов «восемь» и «тринадцать».
— Я не понимаю.
— Вы же видите, что верхняя сторона квадрата «три» разделена на два неравных отрезка общей точкой квадратов «один» и «два», — терпеливо пояснил Жомар. — Так вот, пропорция между численными значениями сторон смежных квадратов остается постоянной, сколько бы квадратов вы ни добавили к этому чертежу. Более длинный отрезок больше не в полтора раза, а в одну целую шестьсот восемнадцать сотых раза, именно такую пропорцию греки и итальянцы называли золотым числом, или золотым сечением.