— Кто знает? Что может означать высеченная на камне запись о десяти умерших, покрасневших от крови? Может, они заболели. Или сразились с индейцами. А может, поубивали друг друга. Или же им удалось совершить нечто такое, с чем они не сумели совладать, к примеру, выпустить на волю какую-то всесокрушающую силу.
— Вендиго, — сказала Намида.
— Либо они попросту выполнили то, ради чего прибыли сюда, — не обращая внимания на ее замечание, продолжил Магнус. — По крайней мере, кто-то из них вернулся в Скандинавию, раз там обнаружилась карта. А часть из них могла остаться жить с индейцами. — Он остановился и, повернувшись к Намиде, спросил: — Тебе известно о том, что среди ваших предков были тамплиеры?
— Кто такие тамплиеры?
Решив, что отвечать бессмысленно, он покачал головой, и мы потащились дальше.
— Откуда ты сам узнал все это? — настойчиво спросил я.
— Во мне самом есть часть тамплиерской крови. Мои предки принадлежали к обедневшему королевскому роду, лишившемуся власти много поколений тому назад. Меня еще в детстве посвятили в нашу историю, и я узнал о том, как мои предки потеряли власть. Но эта история воспринималась мной просто как легенда до тех пор, пока я не нашел ту средневековую карту. Потом до меня дошли вести о новых открытиях в Египте и Святой земле в ходе французской экспедиции и о некоем ученом американце, который объявился при новом революционном дворе Наполеона. Я распознал руку Одина! Средневековая карта призывала меня в дикие пустыни Америки, и вдруг мне сообщают о том, что поблизости живет вполне уместный в качестве компаньона ученый американец. Признаюсь, что как герой ты совсем не оправдал моих ожиданий, Итан Гейдж, однако ты обладаешь определенной настойчивостью и живучестью. Даже твоя страсть к этой индианке оказалась полезной… она привела нас к руническому камню. Воля богов определяет нашу долю.
— Ты что, всегда прибегаешь к языческим поговоркам, когда дела принимают плохой оборот?
— Пока ничего плохого не произошло.
— Нас едва не покалечили, пытались пристрелить, сжечь и, наконец, растоптать.
— Все это не важно, раз мы живы. А теперь мы почти у цели.
— Но они же не были подлинными богами, Магнус. Не были сверхъестественными существами. Все это мифы.
— А как ты определяешь сверхъестественность? Представь, что твой Бенджамин Франклин попал во дворец царя Соломона и продемонстрировал там свои электрические опыты. Разве не восприняли бы их евреи как божественное чудо? Мы, христиане, создали своеобразную пропасть — между убогим человеком и исключительным Богом с безграничным могуществом, — но что, если разрыв этот не так велик, как нам кажется? Или разве между этими двумя крайностями не могут существовать иные реальности? Что, если история древнее, чем мы полагаем, и скрыта от нас гораздо более плотной завесой, чем этот земной туман, и что, если миф в своем собственном мире является фактом? — Он оглянулся на рунический камень. — Какое еще доказательство тебе требуется? Свидетельство пребывания здесь скандинавов так же реально, как шкура убитого медведя, на которой оно покоится.
— Но это противоречит всем общеизвестным историческим фактам!
— Вот это верно. — Норвежец остановился, потянулся и хлопнул меня по плечу. — Именно поэтому мы с тобой здесь, на пороге воскрешения в безлюдной дикости.
— Воскрешения?
— Я не все еще рассказал тебе. Пока не время.
— Что ж, нам понадобится воскрешение, если нас догонит Красный Мундир. Он перебьет нас всех.
— Нет, если мы завладеем молотом.
Вокруг неожиданно ощутимо похолодало, и я заметил, что мы вышли на ковер из хрустких градин, наверное, выпавших из вчерашнего таинственного грозового облака. Эти льдинки еще не растаяли, скрывая землю под своим белым покровом. Наше дыхание туманными облачками растворялось в морозном воздухе.
Мы нерешительно остановились, словно раздумывая, не повернуть ли назад.
Первым пришел в себя Магнус, он шумно вздохнул и медленно потащился с тяжелой волокушей вверх по пологому склону, призывая нас последовать за ним. У меня возникло ощущение, что мы прорвались сквозь некую незримую стену, тонкую и прозрачную, как бумага. Воздух мгновенно вновь потеплел. Мы оказались в белоствольной березовой рощице, украсившейся к концу года лиственным золотом. Туман начал рассеиваться.
Нас встречала беспорядочная колоннада объемистых деревьев. Град здесь уже растаял, а первые упавшие листочки поблескивали, как золотые монетки. Поляна поздних цветов укрыла землю пурпурным ковром, словно устилающим пол белоствольного храма, который проступал сквозь дымчатую вязь тумана. Позеленевшие от мха каменные глыбы поднимались из земли подобно виденным мной в Европе менгирам. Потрясенные красотой природы, мы замерли в молчании, даже шорох жердей волокуши звучал кощунственно. По мере подъема на пологий склон вокруг становилось все светлее, словно день обретал новую силу. Повсюду блестели капельки росы.
Вскоре мы поднялись на вершину небольшого гранитного массива, и поскольку солнце уже прорвало туман, отступивший в лес, то перед нами наконец открылся прекрасный вид.
Я затаил дыхание.
Панорама выглядела очень живописно. В луговой долине серебрилась гладь озера, луга сменились березовыми и осиновыми рощицами, и вся эта окруженная степной полосой роскошная низина казалась скрытой от остального мира. Но не только ее роскошь приковала наше внимание. Посреди лесистой лощины на небольшом всхолмлении росло гигантское дерево, я даже не представлял, что такие вообще существуют. Мы потрясенно взирали на этого лиственного гиганта.
Дерево было таким высоченным, что, даже сильно закинув назад головы, мы не смогли разглядеть его вершины. Зеленовато-бурая крона похожего на башню ясеня скрывалась в туманной дымке, и рядом с ним карликами казались все деревья, причем не только в этом лесу, но и на всей нашей планете. Трудно сказать, насколько вымахал этот древесный патриарх, но меня больше удивило то, почему мы не увидели его издалека. Должно быть, нам помешали облачность или туман. Это дерево поднялось гораздо выше любого кафедрального собора, на его ветвях могли бы, наверное, разместиться самые длинные городские улицы, ни один художник не в силах зарисовать, допустить или даже вообразить размеры такого исполина… кроме, возможно, древнего скандинава. Нижняя часть ствола превосходила в обхвате самую большую крепостную башню, а в тени его ветвей могла бы разместиться целая армия. Нас можно было сравнить с муравьями, подползшими к огромному накачанному воздушному шару.
— Иггдрасиль, — пробормотал Магнус.
Невероятно! Неужели это то самое мифологическое скандинавское древо, что содержало девять миров, включая срединный Мидгард, мир людей! Нет, даже эта громадина была не настолько велика. И однако ясень выглядел сверхъестественно высоким, он возвышался над обычными деревьями так, как они сами возвышаются над пнями. Что же позволило ему вымахать до таких ненормальных размеров? Ясень считается очень ценным деревом, его древесина податлива и крепка, из нее обычно делают луки и стрелы, трости и рукоятки для топоров — но любые, самые крупные, экземпляры никогда не достигали такой поднебесной высоты. И все-таки мы воочию видели громадную стать этого колосса.