Слова эти ошарашили ее.
— Не знаю... А с какого места заново? Он пожал плечами.
— Ну, мы делали заказ. Это повторять, во всяком случае, мы не будем, так как первая трещина, как мне кажется, наметилась здесь? Я прав? Вы рассердились. Я не ошибся?
Она издала сердитый смешок.
— Вернее будет сказать, что здесь я заскучала после многообещающего знакомства.
— Знаю. — Он вздохнул. — Еда — мой грех. Должен признаться, что еду я люблю не меньше секса.
— И едите регулярно, не правда ли? — сухо осведомилась она.
— Верно. И всегда готов съесть еще немножко, — сказал он, улыбнувшись на этот раз широко, отчего морщины на его лице обозначились четче. Держу пари, что после такой улыбки каждая из них готова есть у тебя с руки, подумала она. И не только есть. Хотя и она с ним не скучает, не очень понимая, правда, интересует он ее чисто профессионально или как-нибудь иначе.
— Ну а с вами как обстоят дела, Сэмюел? Женаты?
— Да, женат.
— Дети?
— Нет, детей нет.
— И давно вы женаты?
— Восемь лет.
— Это долгий срок. И ваш брак удачен?
— Более или менее.
— Сейчас, по-видимому, вы в фазе менее удачной.
— Не совсем так. — Он сдвинул брови. — Послушайте, в вашем сообщении вы ясно дали понять, что ищете не мужа.
— Верно.
— Вот и хорошо. Она рассмеялась.
— Ну а чего ищете вы?
— Да, думаю, того же, что и вы, — негромко сказал он и замолчал, наполняя ее бокал, потом свой. — Расскажу вам, как обстоит дело. Живу я за границей — во Франции, но каждый месяц на пару-другую дней приезжаю в Лондон по делам, и в это время я чувствую себя... ну, вдали от дома, что ли. Так, будто я — не я, а кто-то другой. Мне нравится это ощущение. Оно возвращает мне... как бы это сказать? Своего рода цельность. — Он сделал паузу на случай, если она хочет что-то сказать, но она молчала. — В прошлом году у меня был роман с женщиной, с которой я познакомился в самолете. Роман этот длился два месяца. Мне с ней было очень хорошо, и я сожалел, когда все кончилось. Наверное, я надеялся на повторение такой истории.
— И подумали, что объявления о знакомствах — подходящий способ отыскать кого-то в этом роде?
— Не хуже прочих способов.
Она слегка передернула плечами.
— Что ж, по крайней мере, честно.
— Я таков и есть, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Честный. Честное слово! Есть люди, которые скрывают за этим недостаток морали. Но не у всех это так. — Перчатка брошена. Он усмехнулся. — Послушайте, что касается меня, то соблюдения приличий тут не требуется, хорошо? Если вы почувствуете, что это не то, что вам надо — меньше или больше того, что требуется, — вы можете прервать все это в любую секунду, как только пожелаете.
Она задержала на нем взгляд. Хотя слова его и были циничны, в его устах циничными они не казались. Наоборот, в голосе его слышалась даже какая-то теплота. В противовес этому, в цинизме можно было обвинить ее, во время их разговора делавшую мысленные заметки для будущего очерка.
— Спасибо, я это учту. А кто в таком случае заплатит по счету? Я хочу сказать, если я предпочту уйти?
Он осклабился.
— Поскольку я, так или иначе, отведаю что-нибудь с вашей тарелки, думаю, будет справедливо, если по счету заплачу я.
Она кивнула.
— Ну а если произойдет так, что уйти захотите вы?
— Нет, сначала я уж поем, — Он поднял на нее глаза. — Я не захочу... Я имею в виду, не захочу уйти. И пусть не покажется вам это чересчур самонадеянным, но мне кажется, что и вы также не захотите уйти. По крайней мере, пока.
Она глядела на него, чувствуя, как начинает шевелиться в ней желание — легкое покалывание где-то в районе диафрагмы. Это все биология, подумала она, остаточные проявления поля — не более. Этим можно и пренебречь.
Она глубоко вздохнула и, сама того не желая, вдруг выпалила:
— Я люблю дочь.
Мне понятны ваши чувства. Я люблю жену.
Вовсе не рассердившись, она тихонько цокнула языком:
— Но, однако, с нею я не сплю. Замешкавшись лишь на секунду, он сказал:
— И я с женой не сплю. — И с легкой улыбкой добавил: — Почти. А почти — не считается.
Она не ответила ему улыбкой.
— Но должен признаться вам, Анна, что очень хотел бы спать с вами.
Будучи достаточно умен, чтобы уже в самом начале не опростоволоситься столь примитивным образом, он, видимо, знал, что ей такое сказать можно. Что он не смутит ее подобным признанием. Вот сейчас легко все и прекратить, подумала она. Хороший очерк у тебя уже в кармане, а больше тебе ничего и не надо. Если только и вправду тебе больше ничего не надо — разве нет у тебя иных желаний?
— Вам не кажется, что ваши действия чисто рефлекторны — как, проголодавшись, приняться за еду?
Он засмеялся.
— Допускаю, что это может выглядеть патологией, однако уверяю вас, что это не так. Неудача меня не обескуражит. Мне случалось проделывать это и в одиночестве. В прошлом такое бывало. — Он помолчал. — Я предупредил вас, что честен и откровенен с вами.
— Бывало? И за этим же столиком? — воскликнула она, изобразив негодование.
Он пожал плечами, словно извиняясь:
— Нет, в последний раз это было за столиком номер сто десять.
Она бросила взгляд в направлении 110-го столика. Парочка там ела, о чем-то деловито беседуя — судя по всему, разговор был не столько оживленным, сколько по-домашнему уютным. Парочка, в полном смысле слова.
— А что, если не получится? — спросила она, опять возвращаясь к нему.
— Вы имеете в виду секс? Что ж, тогда мы вкусно поедим и полюбуемся видом. Но не получиться не может. С хорошей партнершей я в этом дока даже больший, чем в еде. Доверьтесь мне. И себе доверьтесь.
Она откинулась в кресле, вытянув под столом ноги. Ступня ее коснулась его ступни. Секунду он оставался неподвижен, потом рука его скользнула вниз и обхватила ее голую щиколотку; указательным пальцем он скинул с нее туфлю и медленно гладил теперь подошву ее ноги. Палец его был гладким. Плоть терлась о плоть. Он знал, что делал, Трудно было бы отрицать, что прикосновение это ей приятно. Хоть и несколько грубо.
— У меня есть идея получше, — сказала она. — Почему бы нам вообще не пожертвовать едой?
Он вытаращил на нее глаза, и впервые она увидела на лице его замешательство. В нем происходила борьба, он соизмерял альтернативы, и даже прикосновения его стали рассеянными. Когда-то она хорошо умела объединять страсть с озорством, и это делало ее неуязвимой для обид и разочарований. Вот сейчас бы вернуть мне это умение, думала она. Я созрела для него. Она засмеялась так громко, что за соседним столиком прекратили есть и обернулись к ним.