Однако, говоря начистоту, многим ли лучше мое собственное резюме? Незамужняя специалистка, целиком отдающая себя работе и живущая за границей. Я так и видела перед собой свою амстердамскую квартиру, ее пустоватые интерьеры, украшенные любимыми безделушками, ее громадные, в пол, окна с видом на канал, всегда открытые небесным и водным просторам. Когда Лили гостила у меня, я все время держала эти окна запертыми под впечатлением истории об американской рок-звезде и ее сыне. Мальчик резвился у себя в квартире, расположенной в одном из нью-йоркских небоскребов, и, случайно вывалившись из окна, разбился насмерть. Если Лили поселится у меня, будет ли она в свои семь лет достаточно осторожна или мне придется ставить решетки? А может, переехать? Если Лили поселится у меня...
Вопросам не было числа, и каждый требовал размышления. Как быть с домом? Со школой? А каникулы? Подруги? Кто будет присматривать за ней? Уйдя с работы, я не смогу ее содержать, а работа отнимает у меня весь день. Значит, с появлением ребенка мне потребуется помощница, тоже на весь день. Так-то, Рене! Приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что мимолетные встречи могут обернуться для тебя готовенькой семьей? Вряд ли приходило! Да и прелесть наших отношений не в последнюю очередь заключалась в долгих разлуках, когда по прошествии двух дней не сразу и вспомнишь, кто это такой. Но нельзя строить семью лишь затем, чтобы у ребенка был дом. И потом, как вырвать ребенка из родного дома, дома, где он вырос? Даже мой отец понимал, что уж лучше терпеть боль, чем постараться с корнем ее вырвать. Значит, переехать должна я. Способна ли я на это? Пренебречь обычной своей холодноватой рассудительностью, холодноватой пустынностью жилища и очертя голову ринуться сюда, в город, давно ставший мне чужим, ради того, чтобы стать приемной матерью-одиночкой?
Нет. Если говорить начистоту, то, несмотря на всю нашу любовь к Лили, она была для нас ребенком Анны, Анны, как центра всей нашей причудливой эмоциональной жизни, жизни, которую мы втроем создали. Без нее все рухнет, разобьется, а покинутым ею останется лишь подбирать осколки.
Передо мной стояло лицо отца, каким оно было в то утро, когда, стоя возле кухонного стола, он старался найти какие-то слова.
Итак, здравствуй, пустота.
Если бы его ударить, удар мог получиться сокрушительным, но он плохо стоял по отношению к ней, в полумраке она едва видела его фигуру и вполне могла не разобрать, где череп, а где плечо. И так как другого случая не предвиделось, то рисковать все испортить она не могла.
И все же, без сомнения, она застала его врасплох, возникнув, как призрак, у него на пути, когда он спускался по лестнице.
— Привет, Андреа, — сказала она тоном настолько безмятежным, что сама удивилась. — Вы меня искали?
После всех страхов, испытанных ею, как приятно было видеть его испуг, когда он буквально подпрыгнул от неожиданности. Он круто повернулся к ней, и она даже подумала, что сейчас он набросится на нее, но он вдруг замер, встав как вкопанный, или будто его окатили ведром ледяной воды, встал, поглубже засунув руки в карманы, словно борясь с искушением прибегнуть к насилию.
— Я испугала вас, простите. — Она нервно рассмеялась ему в лицо. — Моя дверь была открыта.
Вы, видимо, потом ее отперли, когда я спать легла, да? Я проснулась, вижу — дверь открыта, мне не спалось, и я спустилась вниз. Кофе вот чашечку выпила, это ведь ничего, правда? — Она тараторила без умолку, так и сыпала словами, стараясь выглядеть веселой, беззаботной, болтливой, так, словно этим уговаривала себя в его добрых намерениях, себя или свое отражение в зеркале.
— Что вы тут делали внизу? — наконец почти шепотом выговорил он.
Она пожала плечами.
— Вас искала. А потом обнаружила заднюю дверцу. Я подумала, что там темная комната, где вы работаете. — Интересно, как можно врать, одновременно говоря правду? — Но дверь была заперта. Так вы там работаете?
Она перевела дух. Лица его она по-прежнему не видела, но чувствовала, как он весь напрягся. Раньше так не бывало. А она все говорила и говорила. Ну и что такого, если он подумает, что она нервничает? Нервничает — значит, не опасна. Она половчее обхватила пальцами шею лошадки.
— Я там книги нашла. В гостиной. Наверное, это книги Паолы. Я взяла одну на случай бессонницы. Ничего, а? — Так она сказала и чуть шевельнула правой рукой. Это можно было расценить как объяснение, почему она держит руку за спиной. — Куда это вы ездили? По-моему, я слышала, как вы отъезжали на машине. А вернулись вы очень тихо, я даже звука открываемой двери и то не слышала. — И прибавила: — Мы, кажется, напугали друг друга.
Господи, Анна, почему бы тебе не ударить его прямо сейчас, думала она, все сыпя и сыпя словами. Ударить в висок — и дело с концом. Почему женщины всегда пытаются все сгладить посредством слов вместо того, чтобы вести дело к взрыву? Лучшей возможности сделать это у тебя не будет. Но рука ее по-прежнему оставалась за спиной. Она не то не могла, не то не хотела ударить его и понимала, что не может объяснить себе, в чем дело. Ну ничего, сейчас я пойму, думала она. И развесить на стенах мои портреты тебе не удастся.
Он стоял на середине лестничного марша, все еще не вынимая рук из карманов. Она сделала быстрый короткий вдох, словно ей оставалось еще много чего сказать и надо было изготовиться, чтобы сказать это, но на этот раз ничего не получилось. Будто нити между мозгом и голосом внезапно оборвались и поправить это было невозможно. Вдох улетучился в шумном вздохе.
Молчание сгустилось вокруг них, а потом пробралось вверх по лестнице, вдоль по коридору. Что же происходит? Он почти не слышит ее слов. Казалось, он отгородился от нее, а разговор, выяснение потребовали бы слишком многих усилий, и он пустил все на самотек. Наверное, поэтому она так много болтает — чтобы заставить его вновь включиться в игру, вернуть эту его ненормальную любезность, впрыснуть ее, как шприцом, в эти чертовы их отношения.
Но что-то переменилось. Что же? — лихорадочно думала она. Ведь она не сделала даже сколько-нибудь серьезной попытки к бегству. Наоборот, она делала все, что требовалось — стояла перед его фотокамерой, предоставляя ему возможность щелкать ее отражения в зеркале, расточая улыбки, изображая доверительность, даже проливая слезы. Все, чего он только ни пожелает. Совсем как Паола. Теперь обе они рядом в его негативах. Чего же еще он хочет?
Чего уж больше?
И что еще им остается теперь, кроме секса? — думала она, пристально глядя на него через пропасть молчания. Но это совсем другая тема. Я успела достаточно тебя изучить. Она мысленно воскресила в памяти их знакомство в сувенирной лавке, потом разговор на вокзале, в машине, в ее комнате, за бутылкой вина. За все это время он и близко к ней не приближался, не делал попыток тронуть ее даже пальцем. Вообще единственно, когда он, по-видимому, дотрагивался до нее, это во время ее беспамятства.
Но если он сейчас не сдвинется с места, то дотронется до него она. Он стоял у нее на пути и, кажется, не имел намерения сделать шаг в сторону.