И эта незатейливая похвала прозвучала в его устах так непривычно, что я невольно рассмеялась.

– Достаточно, чтобы меня ощипали и начинили – ты это хочешь сказать?

Он нахмурился, словно моя грубость расстроила его. Он шагнул в комнату, чтобы видеть меня, а не только мое отражение.

– До сих пор не пойму, зачем ты согласилась.

– Согласилась на что?

– Выйти за него замуж.

– Чтобы избавиться от тебя, конечно, – ответила я беспечно, но он и на эту колкость никак не отозвался. Я повела плечами. – Потому что иначе бы умирала медленной смертью в монастыре, а здесь у меня и так жизни никакой нет. Быть может, с ним все будет иначе.

Он кашлянул, как будто и этот ответ его не устраивал.

– Надеюсь, ты будешь счастлива.

– Правда?

– Он образованный человек.

– Об этом я слышала.

– Думаю… Думаю, он даст тебе ту свободу, о которой ты так мечтаешь.

Я нахмурилась. Уж слишком похоже это прозвучало на то, что прежде говорила мне мать.

– А ты почему так думаешь? Он пожал плечами.

– Ты его знаешь, да?

– Немного.

Я покачала головой:

– Нет. Сдается мне, что даже не «немного». – Ну конечно. В последние дни столько всего происходило, что у меня даже пораскинуть мозгами не было времени. Откуда бы еще мессер Ланджелла мог прознать о моих занятиях, о том, что я рисую? Кто еще снабдил бы его подобными сведениями? – Это же ты рассказал ему обо мне, верно? – спросила я. – О греческом. О рисовании. И о танцах.

– Ну, как ты танцуешь, видно всякому, а твои познания, сестренка, – да, о твоих познаниях ходят легенды. – В нем снова проснулся прежний Томмазо: яд ехидства, капающий с кончика языка.

– Объясни мне кое-что, Томмазо. Почему мы с тобой вечно воюем?

– Потому что… – Он замолчал. – Потому что… Я уже не помню.

Я вздохнула.

– Ты старше меня, у тебя больше свободы, больше прав, ты даже танцуешь лучше… – Я остановилась. – И ты намного красивее меня. – Он ничего не отвечал. – Или, во всяком случае, чаще меня смотришься в зеркало, – добавила я со смехом.

Он мог бы рассмеяться в ответ. Случай был подходящий.

Но он по-прежнему молчал.

– Ну, – сказала я мягко, – может быть, сейчас и не время заключать мир. Пожалуй, это стало бы для нас излишним потрясением, а город теперь и без того потрясают страшные события.

Больше говорить было не о чем, но брат все не уходил, все медлил.

– Я правду говорил, Алессандра. Ты в самом деле выглядишь очень красивой.

– Я выгляжу решительно, – поправила я его. – Хотя это и не означает, что я действительно полна решимости. Но все равно… В следующий раз, когда мы с тобой увидимся, я буду замужней женщиной, а Флоренция – городом, захваченным врагом. Постарайся пока избегать ссор на улицах. А то еще напорешься где-нибудь на французский меч.

– Ну, так лучше я буду навещать тебя.

– Ты всегда будешь желанным гостем в моем доме, – ответила я чинно. И подумала, сколько еще должно пройти времени, прежде чем эти слова станут для меня привычными.

– В таком случае я буду часто приходить к тебе. – Томмазо снова помолчал. – Передавай поклон своему мужу.

– Непременно.

Теперь-то я, конечно, знаю, что этот разговор смутил его куда больше, чем меня.

Едва ли это можно было назвать свадебным шествием.

Я ехала на коне, почти полностью скрытая окружавшими меня со всех сторон стражниками, и прохожие на улицах не останавливались, чтобы полюбоваться моим нарядом. В городе было неспокойно. Люди сбивались в кучки на перекрестках, а когда мы добрались до Собора, нас остановили и попросили ехать другой дорогой, потому что площадь перед фасадом оцеплена.

Однако оцепление было неплотным, и мне удалось хорошо все разглядеть.

На ступенях Баптистерия, привалившись к блестящим вратам, украшенным рельефами Гиберти, лежало тело. Голову его закрывал плащ, но, судя по форме ног и расцветке одежды, это был молодой мужчина. Могло показаться, что он просто уснул после ночной попойки, если бы не лужа черной крови, продолжавшая растекаться из-под его тела.

Конюх дернул поводья, приказывая моему коню идти дальше, но тот, похоже, учуял запах крови, потому что вдруг взбрыкнул, захрапел и забил копытами по булыжнику. Я вжалась в седло, не сводя глаз с трупа. И тут плащ соскользнул с мертвеца, И я увидела изуродованное окровавленное лицо: голова наполовину отсечена от туловища, а на месте носа зияет отверстая рана. Прямо над телом, на дверной створке, виднелась библейская сцена с Ангелом Господним, останавливающим руку Авраама, – «Жертвоприношение Исаака». Но здесь, в жизни, места подобному милосердию не нашлось. Еще один изувеченный труп возле очередной церкви. Савонарола прав: Флоренция ведет войну сама с собой и в часы ночной тьмы городом правит дьявол.

Конюх еще раз с силой дернул коня, и мы продолжили путь.

18

Палаццо моего мужа было старым, полным сквозняков, и запах сырости исходил там от каждого камня. Моя догадка насчет гостей оказалась верна. И причиною тому, что их число уменьшилось, стало не только неспокойное время, но и опасения выказать свою верность прежним владыкам. В минуты, когда власть переходила в другие руки, многие не захотели показываться на свадьбе представителя старой гвардии, да и мой отец, пускай он и не получил высокой должности, какой желал, тоже был из числа сторонников Медичи. Не могу сказать, что это меня расстроило. К чему нам лишние зрители? Церемония была простой и короткой. Нотарий был взволнован больше нас, оглядывался через плечо на всякий крик или шум с улицы, но справился-таки со своей работой – удостоверился, что контракты подписаны, а новобрачные обменялись кольцами. В суматохе у моего жениха не осталось времени приготовить свадебные подарки, но он сделал, что мог, и, мне кажется, мать была тронута его даром – маленькой брошью с янтарем, принадлежавшей некогда его матери. Луке досталась фляга, а Томмазо – серебряный пояс, очень красивый, как мне показалось. Всем нам были обещаны и другие подарки.

Если город сотрясали бедствия, то внутри старого дома Кристофоро царили покой и утонченность. Да и сам он держался, как всегда, спокойно и во время церемонии обходился со мной с вежливым вниманием, скорее как с доброй знакомой, нежели с невестой; впрочем, если вдуматься, так оно и было. Мы стояли с ним бок о бок, и он был достаточно высок, так что я могла не сутулиться, чтобы казаться одного с ним роста, а это было бы необходимо, окажись на его месте другой мужчина. Выглядел он, надо заметить, лучше, чем я. Должно быть, в молодости он был чрезвычайно привлекателен, да и теперь, несмотря на морщины и несколько лихорадочный цвет лица, в его наружности еще сквозили следы былой красоты, способные привлечь взгляд.