Кнаге отнюдь не собирался сию минуту тыкать в фон Альшванга ножом. Более того – даже взяв нож в руки, он стоял бы с оружием довольно долго, не находя в себе силы, достаточной даже для того, чтобы проткнуть холст. Живописец не был отчаянным храбрецом – он вообще никаким храбрецом не был, но загнанная в угол кошка становится опаснее льва, и выстрелить в человека, который способен сильно ему навредить, он, наверное, сумел бы – по крайней мере, сам себя в этом старательно уговаривал.
Он сам себе приказал болтать поменьше, слушать побольше, глядишь, и найдется способ сбыть с рук баронова племянника без особых затруднений и без кровопролития.
Из погреба Кнаге прихватил и закуску – у него хватило ума сообразить, что, когда война доберется до этих краев, продовольствие сильно вздорожает, и он припас окорока, два бочонка солонины, кровяные колбасы, так что мог на славу угостить фон Альшванга.
Живописец здраво рассудил, что сытый сумасшедший не в пример лучше голодного.
Видимо, фон Альшванг, шастая по Курляндии и прячась от шведских отрядов, питался очень плохо; частично его ярость объяснялась именно голодом. У него хватило глупости для начала опрокинуть в себя полбутылки рейнского, спиртное на пустой желудок шарахнуло по голове, и когда фон Альшванг жевал жестковатое вяленое мясо, он уже плохо понимал, о чем можно говорить, а о чем нельзя.
– Ты тоже пей, – велел он Кнаге. – Пей и вспоминай. Старый негодяй должен был хоть что-то сказать тебе про ключ!
– У меня никогда не было ключа, – возразил Кнаге, – мой чулан не запирался. И на мельнице он тоже ни к чему. Я ведь там ночевал в сарае и закладывал дверь на засов…
– Болван! Это другой ключ! Это не тот ключ! Это ключ таинственный!
– Таинственного тоже нигде не видел.
– Видел! Ты сам его написал, дурья голова, ты сам его написал! Я бы убил его… я думал, что найду его, а он подался с парнями куда-то к Туккуму, я не знаю, куда… Он рехнулся на старости лет и объявил войну шведскому королю, свою личную войну! Проклятые шведы отняли у меня сапоги… такие были сапоги!.. Эх…
Фон Альшванг чуть не заплакал.
– Шведы?.. – удивился Кнаге. О том, что неприятель забирает продовольствие и лошадей, он знал, но польститься на сапоги – это было уж чересчур; шведский король одевал свое войско так, что раздевать мимоезжих дворян не требовалось.
– Да! Они всех грабят! Я не мог сопротивляться, их было двести человек! Двести! Они стащили меня с лошади, шпагу отняли, все отняли, все двести! Один сразу сел на мою лошадь, другой натянул сапоги, а третий… третий меня ударил, скотина! Но я дрался до последнего! Я им всем троим показал, что такое курляндский дворянин!
Что такое именно этот курляндский дворянин – Кнаге уже понял, живя в усадьбе фон Нейланда. Баронов племянник поселился там после каких-то загадочных приключений и поступил на полное содержание к дядюшке. Дядюшка, видимо, знал неприглядные подробности, потому что денег фон Альшвангу почти не давал; тот, расплачиваясь за копии, выгребал мелочь из всех карманов.
– Пейте, – сказал Кнаге. – Пейте. Вино хорошее.
– Да. Ты не такой уж подлец, каким выглядишь… ты тоже пей и вспоминай! Эти буквы – загадка, а у тебя есть ключ от загадки, понял?
– Как будет угодно милостивому господину.
– Значит, понял. Он думал, что обманул меня! Он думал – теперь все достанется девчонке! На старости лет обзавелся дочкой, таким же сатанинским отродьем, каков сам! Картина-то была нужна, чтобы подарить девчонке! Одна из трех, а две – черт их знает, зачем те две! Для отвода глаз? Или он сам еще не знал, где зароет золото, когда заказывал три картины?
Кнаге невольно отвлекся – он увидел лицо Марии-Сусанны. Человеку, который собрался жениться, причем не из чистого расчета и без всякого внутреннего принуждения, негоже вспоминать посторонних девиц. Но взгляд, который словно не желал касаться ничего дурного, да что дурного – ничего постороннего, и нежную гладкую кожу, и черты лица – скорее точеные юношеские, чем пухловатые девичьи, но оттого загадочно привлекательные, забыть было невозможно.
– Я следил за ним – он оказался хитрой лисой! Он не сам зарывал золото, а послал конюха Яна! Вот что он сделал, а потом вместе с Яном уехал на лучших лошадях, мне осталась только старая кляча… Сперва Ян закопал золото, потом мой проклятый дядюшка отправил в Польшу мою бестолковую сестрицу и свою девчонку, а уж потом сам покинул усадьбу – когда шведы въезжали в ворота, он уходил с заднего двора, а под крыльцо был подведен пороховой заряд…
Кнаге невольно улыбнулся – барон фон Нейланд нравился ему все больше.
– Он должен был тебе сказать, что в письме! – вдруг заявил фон Альшванг. – Ты должен был знать, чтобы объяснить Штадену!
– На конверте даже не было написано имя Штадена. Господин фон Нейланд сказал, чтобы я отдал письмо Лейнерту. И это все, что я знаю. Он сказал, что Лейнерт поймет, – внутренне смеясь, доложил Кнаге. С покойника-то какой спрос?
– И тебе не было любопытно, что в письме?
– Кто я такой, чтобы любопытствовать насчет дел господина барона?
– Дурак ты – вот кто ты такой! Как было бы хорошо, если бы ты вскрыл письмо… а может, все-таки вскрыл? Вскрыл! И понял, что означают эти проклятые буквы! Три и три – шестизначное число, сперва – три, потом еще три. Это я знаю, но не могу же я угадать проклятое число! Скажи мне эти буквы! Тебе от них никакого прока, а я найду золото! У меня же есть копия картины, а у тебя – нет! Хочешь, я поделюсь с тобой? Я дам тебе два талера! Два золотых талера, слышишь? У меня есть картина, но нет ключа, у тебя есть ключ, но нет картины – так мы можем договориться! Давай договоримся! Ты просто не представляешь себе – там все, все! Пять талеров! Нет? Десять талеров, будь ты неладен! Утром он стоит на крыльце – а у него ни единого перстня на пальце! Из гостиной пропали его часы – а они всегда лежали на подоконнике, из поставца пропали золотые бокалы, шкатулка в спальне стояла с откинутой крышкой, тоже пустая! Он все, все велел закопать! И Ян уехал с ним… И эта проклятая образина! И она тоже! Вот зачем понадобились футляры из оленьей кожи, которые он привез из Митавы! Я думал – для картин, но из картин пропала только эта злобная рожа и маленький пейзаж, портреты остались. Давай договоримся!
– Я ничего не знаю, – в который уже раз повторил Кнаге. – А милостивый господин откуда узнал про ключ?
– Так говорю же тебе – я слышал, что он сказал девчонке! Он сказал: я постараюсь уцелеть, но если меня убьют – ты возьмешь свое приданое сама. Береги картину. Картине грош цена, но она поможет тебе найти место, где хранится приданое. Ключ – у Штадена в Либаве, он знает, что должен передать тебе записку. Вот что он сказал! И еще сказал – число состоит из двух, первые три цифры – сверху вниз, следующие – слева направо. И когда будешь определять место – вспомни, что я тебе рассказывал про дедушку фон Граве и бабушку фон Граве. Тут она засмеялась, обняла его и поцеловала в щеку. Все – для нее, все – для нее! Нам с сестрой – ничего! И фон Граве, выходит, ее родной дед! Так я и думал! Он на том свете содрогается от ужаса – что натворил его ненаглядный зять! Знал бы он, за кого отдал любимую дочь! Это была прекраснейшая девушка во всем Ганновере! Мне матушка рассказывала – когда старый негодяй привез ее в Курляндию, люди стояли по обе стороны дороги от Доббельна до Гольдингена, чтобы увидеть ее в окне кареты! Ее называли прекрасной саксонкой!